Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

Здесь было чисто, уютно и вкусно пахло; завсегдатаи заведения были неизменно хорошо одеты и выглядели ухоженными, как кинозвезды, хотя и не такими блестящими и эпатажными. Случайные люди забредали сюда крайне редко: местные давно поняли, что это местечко не про них, а заезжие провинциалы в большинстве своем не проходили дальше порога: им хватало одного беглого взгляда на здешнюю публику, чтобы тоже все понять — ну, или, по крайней мере, почувствовать. Даже самые толстокожие из них — те, у кого хватало пороху сесть за столик и сделать заказ, — вели себя тихо, пристойно и старались поскорее покончить с едой и покинуть заведение старого Абдуллы Закаева. Пребывание здесь напоминало прогулку по рыхлому мартовскому льду: вроде бы, все в порядке, под ногами твердо, не трещит и не хлюпает, но ты точно знаешь, что один неверный шаг может стоить тебе если не жизни, то, как минимум, массы неприятных ощущений. Рано или поздно это осознавали все, хотя скандалов здесь не случалось никогда, не говоря уже о драках или, спаси Аллах, смертоубийстве.

Такое положение вещей целиком и полностью устраивало как хозяина кафе, так и его постоянных клиентов. Царящие здесь порядки устоялись так давно и основательно, что казались неизменными, установившимися чуть ли не на веки вечные. И тем страннее и неприятнее выглядело то, что происходило здесь на протяжении последней недели.

Собственно, ничего страшного или неприличного не происходило. У Абдуллы Закаева просто появился новый завсегдатай, и этот завсегдатай старому Абдулле активно не нравился. Не нравился он и большинству старых клиентов, но исправить положение Абдулла не мог — по крайней мере, пока. Новый завсегдатай не шумел, не буянил и исправно оплачивал немаленькие счета; намеков он не понимал, косые взгляды игнорировал, а законных оснований прямо указать ему на дверь у Абдуллы не было. Действовать же незаконно, оскорбляя клиента, старый Абдулла не хотел: это могло привести к непредсказуемым последствиям, от очередного нашествия всевозможных проверяющих до визита веселой компании энергичных московских скинхэдов или пьяных десантников. Потому что новый клиент был русский, о чем красноречиво свидетельствовали не только его светлые волосы, черты лица и неистребимый московский акцент, но и та бесцеремонность, с которой он вторгся в уютный замкнутый мирок заведения старого Абдуллы.

На днях Абдулла Закаев просмотрел по телевидению весьма познавательную программу, в которой довольно много говорили об его новом клиенте. Это стало для него настоящим открытием: оказывается, к нему чуть ли не ежедневно заходил перекусить находящийся в федеральном розыске террорист! Правда, террорист неудавшийся, но что с того?

Положа руку на сердце, Абдулла не понимал, зачем русскому человеку, коренному москвичу могло понадобиться то, что он пытался сделать перед тем, как его задержали. Разве что он и впрямь, как подозревало следствие, был не в себе. Правда, каким бы неприятным этот тип ни казался старому Абдулле, сумасшедшим он вовсе не выглядел. Одевался он опрятно, вел себя сдержанно и, только осушив неизменно заказываемую бутылку водки, начинал приставать к окружающим с разговорами — вежливыми и даже интеллигентными по форме, но весьма опасными по содержанию.

Сидя за столиком в шашлычной Абдуллы, бомбист Стрельников очень мало напоминал свой показанный по телевидению и вывешенный на стендах «Их разыскивает милиция» портрет. Его светлые волосы были аккуратно подстрижены, как, к слову, и чуть более темная бородка, которая теперь напоминала не запущенную по недосмотру шерсть, а модный элемент внешности, тонко намекающий на принадлежность своего владельца к потомственной русской интеллигенции. Одежда на нем была просторная, спортивного покроя, светлых пастельных тонов, и от наметанного глаза старого Абдуллы не укрылось то обстоятельство, что у незадачливого террориста хватило ума и вкуса подобрать к ней обувь соответствующего оттенка. Ногти у него на руках были чистые и ухоженные, и даже прямой шрам через всю правую щеку не очень бросался в глаза. Картину немного портила вставная челюсть из нержавеющей стали, но Стрельников был неулыбчив, и при разговоре с ним на эту мелкую деталь было легко не обращать внимания.

Бьющее в глаза несходство между сделанным после задержания фотопортретом и сидящим за столиком в самом дальнем углу обеденного зала оригиналом наводило на мысль, что следователи были правы, ставя под сомнение его вменяемость, и что пресловутую попытку взорвать силовую подстанцию на Юго-Западе Стрельников предпринял в момент обострения психического заболевания, не до конца понимая, что творит. Но это что касается внешности, помимо которой, увы, были еще и разговоры.