Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

Под тентом, навалившись спиной на опрокинутый стол, среди разбросанных закусок и битой посуды лежал генерал-лейтенант Рябокляч, одетый в шорты и пеструю рубашку с коротким рукавом. Ветерок путался в его запорожских усах, рука все еще продолжала цепляться за рукоятку древнего, как пирамиды, ручного пулемета Льюиса с толстым алюминиевым кожухом ствола и плоским дисковым магазином. Открытые глаза блестели, как слюда, во лбу чернело входное отверстие, от которого наискосок, через левую глазницу, тянулась по щеке и исчезала где-то за ухом темная полоска засохшей крови. Остап Богданович Рябокляч был грубиян, весельчак и балагур; помимо всего прочего, он был известен своей склонностью к частому употреблению избитых фраз и прописных истин. В частности, он любил к месту и не к месту повторять, что русские не сдаются, и наблюдаемая Глебом в данный момент картина свидетельствовала, что господин генерал, кажется, свято верил в правдивость этого довольно сомнительного утверждения…

Вообще, наблюдаемая картина показалась Слепому нетривиальной настолько, что он взял себе за труд осмотреться на месте происшествия внимательно, без спешки. Ничего нового этот осмотр ему не дал, картина нисколечко не изменилась. Охранника в будке у ворот просто спугнули, как воробья, выстрелом в окно, и он безропотно и бесследно испарился, ни разу не выстрелив в ответ. Зато генерал и его верный пес Сережа извели целую гору боеприпасов, паля из автоматического оружия в кого-то, кто оказался им явно не по зубам. Прогнав охранника, этот кто-то выстрелил еще всего дважды, и оба выстрела оказались смертельными. Это выглядело так, словно, чуть-чуть опередив Глеба, сюда наведался не человек, а какой-то неуязвимый для пуль демон мщения. И не только неуязвимый, но еще и очень предусмотрительный: Сиверов, сколько ни искал, так и не сумел найти оставленных им гильз. Впрочем, если этот демон стрелял из револьвера, ему не надо было подбирать гильзы — они просто остались в барабане…

Здесь, в доме генерал-полковника Алехина, никаких разрушений не наблюдалось, зато острый, кисловатый запах жженого пороха Глебу уже не мерещился, а был на самом деле. Распахнув очередную, третью по счету дверь, Сиверов обнаружил его источник.

Тут было оборудовано что-то вроде кабинета, пригодного, впрочем, и для использования в качестве спальни. Массивный письменный стол, удобное вращающееся кресло на шарнирной опоре, позволяющее с комфортом отдыхать от интеллектуальных занятий, откинувшись назад в полулежачее положение, книжные полки, сдержанно сверкающие золотым и серебряным тиснением толстых, солидных корешков — это был кабинет. Спальное место представляло собой удобный раскладной диван с коричневой обивкой из натуральной кожи, напротив которого поблескивало огромное, почти во всю стену, раздвижное зеркало вместительного встроенного шкафа. Одна из створок была чуть сдвинута в сторону, оставляя узкую, не шире пяти сантиметров, щель, в которой Глеб с его гиперчувствительным зрением разглядел светлый рукав какой-то одежки — судя по оттенку, чуть ли не парадного генеральского мундира.

На спинке кресла висел цивильный пиджак; на широком подоконнике виднелся незатейливый натюрморт, составленный из пепельницы, пачки сигарет, зажигалки и массивной трубки уже успевшего немножечко морально устареть беспроводного радиотелефона. Пахло порохом и хорошим табаком; на полу посреди комнаты, неуместно весело блестя в лучах наконец-то, впервые за трое суток, выглянувшего из-за туч солнышка, валялась стреляная гильза от пистолетного патрона калибра девять миллиметров.

И это было все. Ни самого пистолета, ни тела, которое, предположительно, из этого пистолета застрелилось, в комнате не было. Поискав глазами, Глеб обнаружил в стене справа от входа, примерно на уровне пояса, оставленную пулей неровную выщерблину.

— Вот стервец! — прочувствованно, вслух произнес он, направляясь к окну, из которого был виден стоявший на улице «мерседес» Потапчука, а также и сам Потапчук (если все еще был жив и никуда не ушел, естественно). — Все-таки смылся! По-своему честный, — передразнил он Федора Филипповича, пользуясь тем, что начальство его не слышит. — Вот уж, действительно, очень по-своему!

В комнате вдруг раздалось знакомое басовитое жужжание, как будто где-то здесь лежал спичечный коробок с толстым, сердитым шмелем внутри. Глеб знал, что с этой комедией пора кончать, знал, что финал не за горами, но не мог даже предположить, что все кончится так нелепо, прямо как в пошлом анекдоте про вернувшегося из командировки мужа.