Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

— В конечном итоге, — дипломатично уклонился от прямого ответа Слепой и полез в машину.

Илларион запустил двигатель, со второй попытки воткнул передачу и включил указатель левого поворота. Посмотрев в зеркало, дабы убедиться, что путь свободен, он вдруг замер, напрягся и толчком ладони перевел рычаг коробки скоростей обратно в нейтральное положение.

— Елки зеленые, — с огромным изумлением произнес он, — да это ж Пашка!

— Какой Пашка? — устало спросил Глеб и, высунувшись в открытое окно, посмотрел назад.

Он увидел, как молодые ребята в штатском, заломив руки за спину, ведут к подкатившей черной «Волге» украинца в бледно-зеленом костюме. На украинца он, впрочем, теперь походил не больше, чем, скажем, на чукчу. Парик с прямой челкой исчез, рыжеватые усы отклеились и косо свисали сбоку от искривленного болезненной гримасой рта. Задержанный не столько шел, сколько прыгал на одной ноге, волоча по земле другую. Зеленовато-серая штанина на ней от колена и до самого низа пропиталась кровью, видневшийся из-под нее белый носок стал ярко-алым.

— Пашка Рябинин, — ответил на вопрос Глеба Илларион.

— Ну да, — равнодушно подтвердил Слепой, убирая голову из окна и кладя затылок на жесткий подголовник. — А ты думал, кто — Саламбек Юнусов?

— С-с-с… — Илларион Забродов проглотил едва не сорвавшееся с губ ругательство, снова воткнул передачу, плавно отпустил сцепление и дал газ. Глаза у него вдруг сделались узкими, как пулеметные амбразуры, на щеках заиграли тугие желваки.

Глеб устало закрыл глаза и улыбнулся уголками губ. Илларион, как и Федор Филиппович, воспринимал любые посягательства на так называемую честь мундира чересчур болезненно для человека, наделенного живым, отлично развитым интеллектом. Глеб находил подобное отношение к простым, будничным в наше время вещам, как минимум, забавным. Впрочем, это, как и вопрос о доверии, было личное дело полковника ГРУ Забродова и генерала ФСБ Потапчука, влезать в которое со своими советами и мнениями Глеб Сиверов не имел ни права, ни желания.

Он еще успел увидеть, как бледная, заплаканная, в размазанной косметике, но уже неуверенно улыбающаяся Залина Джабраилова садится в машину — тоже «Волгу», но уже не черную, а белую, — и подумал, что надо бы остановиться, выйти и попрощаться. Его губы шевельнулись, но он промолчал, не попросил Иллариона притормозить. «Что я Гекубе? Что мне Гекуба?» — не совсем понятно даже для себя самого подумал он и провалился в сон.

Вот так, или примерно так, все это и происходило. Таким, примерно, образом Глеба Сиверова в разгар теплого, в меру дождливого и потому урожайного на грибы и прочие желуди и фрукты августа занесло в гараж загородного дома генерал-полковника и руководителя одного из ведущих управлений ФСБ Григория Александровича Алехина — с пистолетом в руке, с холодной скользкой жабой на сердце и с пребывающим в самом скверном расположении духа генералом Потапчуком за спиной.

Он переступил порог двери, что вела из гаража в дом, и очутился в тупичке короткого коридора. В силу своего сугубо утилитарного, подсобного характера данное помещение не было ни обставлено, ни как-либо украшено. Здесь не было ничего, кроме стен, пола, потолка и двух дверей, одна из которых только что закрылась за Глебом. Тем не менее, даже оно убедительно свидетельствовало о том, что Федор Филиппович совершенно напрасно в разговоре с Глебом упорно именовал этот дом дачей Алехина. Дача — это домик на краю огорода, пригодный для того, чтобы хранить в нем садовый инвентарь и время от времени ночевать — без особого комфорта, но все-таки не под открытым небом. А здесь был не домик, а вот именно дом, и не просто дом, а особняк, вилла, почти дворец. Это было хорошо заметно еще снаружи, и внутренняя отделка полностью соответствовала презентабельному внешнему виду.

«А ты чего ждал?» — мысленно спросил у себя Глеб, открывая вторую имеющуюся здесь дверь. За дверью обнаружилась топочная — квадратная комната со скучными белыми стенами и голым цементным полом, с установленным в углу мощным импортным котлом, способным, судя по всему, работать на любом виде топлива — ну, кроме ядерного, разумеется. Спрятаться тут было негде, и Глеб аккуратно, без стука прикрыл дверь. Отвечать на свой риторический вопрос он не стал: от высокопоставленного хозяина этого большого, красивого дома он не ждал ничего и, будь его воля, ноги его здесь не было бы на протяжении ближайших ста лет.