Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

Он не испытывал к тем, кого убивал, вражды или ненависти, но и жалости тоже не чувствовал. А зачем, собственно, кого-то жалеть? Каждый сам выбирает свою судьбу, сам повинен в своей смерти. Если ты надел униформу и взял в руки оружие, будь готов принять не только приличную зарплату, но и смерть или увечье, которое едва ли не хуже смерти. Если ты упорно и сознательно (как правило, ради все тех же денег) продолжаешь цепляться за регистрацию в городе, являющемся главной мишенью все новых и новых террористических атак, тебе не следует удивляться и жаловаться на судьбу, если в один прекрасный день тебя или кого-то из твоих близких разорвет на куски бомба, пронесенная в метро смертницей-шахидкой. Ясно, ты ничего подобного не планировал, рассчитывая, что это случится с кем-то другим, но согласись, уважаемый, что твоя ни на чем не основанная вера в слепую удачу — не повод для жалости…

Сунув коробку с машинкой под мышку, он направился в ванную, пригодную для использования по прямому назначению лишь немногим больше, чем комната. Тюков с тряпками здесь, конечно, не было, но впечатление это местечко производило довольно отталкивающее. Неумело уложенная вкривь и вкось, местами обвалившаяся кафельная плитка была испещрена ржавыми потеками и какими-то желтоватыми пятнами крайне неприятного вида. Ржавые, бугристые, покрытые чешуей отслоившейся краски трубы обильно потели конденсатом, который, собираясь в крупные капли, падал куда придется. Облупленный, в серо-желтых разводах потолок, треснувшая раковина, хронически подтекающие краны, ванна, в которую было страшно заглядывать, а не то что садиться, неровная половинка расколотого зеркала над рукомойником — все это буквально криком кричало о разнузданной антисанитарии, которой, к слову, здесь и не пахло. Ванная выглядела грязной и запущенной, но это впечатление являлось верным только наполовину: запущенной она была, а вот грязной — нет. Запущенность представляла собой часть маскировки, а грязи Юнусов не переносил и нещадно с нею боролся.

Вообще, в быту Саламбек Юнусов был неприхотлив, как и полагается настоящему воину. Он мог заночевать (и неоднократно ночевал) в чистом поле или на голых камнях продуваемой всеми ветрами горной вершины, приготовить кашу из топора или все тех же камней, а потом съесть ее и благополучно переварить. Во время приема пищи он с одинаковой ловкостью и изяществом пользовался как пальцами или солдатским штык-ножом, так и самыми мудреными столовыми приборами, которыми так и норовят сбить посетителя с толку и повергнуть в смущение по-настоящему дорогие и престижные рестораны. Он был универсален, как всякий хороший солдат, и многолик, как опытный профессиональный диверсант.

Сейчас настало самое время в очередной раз блеснуть своей способностью меняться до неузнаваемости применительно к обстановке. Предусмотрительно простелив рукомойник старой газетой, Юнусов включил в сеть машинку для стрижки волос и с огромным удовольствием повел решительное наступление на заполонившую его лицо растительность.

Машинка ровно жужжала, приятно вибрируя в руке, длинные пряди черных с проседью волос падали на подстеленную газету — сначала с негромким шорохом, а потом, когда газеты уже не стало видно, совершенно беззвучно. Когда правая половина бороды — та, что под рукой, — была уже острижена, а левая все еще оставалась на месте, свисая вниз кривым косматым клином и придавая лицу до невозможности нелепый вид, Юнусов скорчил рожу своему отражению в забрызганном зубной пастой осколке зеркала. Говорят, смотреться в разбитое зеркало — к несчастью; говорят также, что остриженные волосы и ногти нельзя просто выбрасывать в мусор — дескать, так они могут попасть в недобрые руки какой-нибудь ведьмы, способной наслать на вас порчу, подчинить своей злой воле, а то и попросту сжить со света. Человек, называвший себя Саламбеком Юнусовым, не был суеверен и считал все это пустой болтовней. Размер и форма зеркала никак не влияют на его отражающую способность, а что до волос, так куда прикажете их девать? Говорят, в проточную воду. Ну-ну. Если не ехать на реку, чтобы там при всем честном народе устроить цирк, стоя на мосту и вытряхивая из пакетика свою волосню, остается одно из двух: либо в раковину, либо в унитаз. Вот это, уважаемые, как раз и будет та самая порча, которой вы так боитесь — порча канализационной системы. А со свету вас безо всякой мистики и колдовства сживут соседи, которых вы зальете.