Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

— Почему? — удивилась Ирина.

— Потому… — Глеб опять подозрительно потянул носом воздух. — Потому что, во-первых, с точки зрения закона это была бы очень сомнительная сделка. А во-вторых, смотрите сами: Крестовского кто-то убил, и, надо полагать, как раз из-за этого золота. А кого подозревать, если не того, кто вел с убитым переговоры о купле-продаже клада Приама?

— Купля-продажа клада Приама, — рассеянно повторила за ним Андронова. — Господи, какой кошмар! Это все равно что купля-продажа Эвереста. Или Луны.

— Так ведь Луну уже распродают, — весело сказал Сиверов. — Вы что, телевизор не смотрите? Нарезают на карте участки в шесть — восемь соток и продают. Тут, у нас, в Москве. И до чего же смекалистый народ!

— Не понимаю, кто может за это платить, — искренне удивилась Ирина.

— Платят! — радостно воскликнул Сиверов. — Еще как платят! Спрос диктует предложение, а применительно к нашей ситуации данная формулировка будет звучать примерно следующим образом: количество мошенников прямо пропорционально количеству простаков, которые только и ждут, чтобы их надули. Впрочем, того, кто наложил свою волосатую лапу на клад Приама, простаком не назовешь.

Он снова покрутил носом, принюхиваясь, и наконец спросил:

— Мне кажется или здесь чем-то пахнет? Вы не чувствуете?

— Нет, — лаконично ответила Ирина, затягиваясь сигаретой и думая о множестве различных, но одинаково грустных вещей сразу.

— Ну да, конечно, вы же курите…

Сиверов снова шумно потянул носом, покосился на пестрых рыб, которые лениво перемещались внутри стола-аквариума, как будто подозревал, что это они испортили воздух, и вдруг, совершенно не считаясь с правилами хорошего тона, придирчиво обнюхал сначала один свой рукав, а затем и второй.

— Что это с вами? — прохладным тоном спросила искусствовед, которой поведение «охотника за головами» напомнило ужимки обитателей обезьянника.

— От меня ничем не пахнет? — вместо ответа конкретизировал свой прежний вопрос Сиверов.

— Нет, — повторила Ирина.

— Странно, — сказал Слепой. — Либо у вас что-то с обонянием, либо у меня — с головой.

— Никогда не жаловалась на обоняние, — сухо сообщила Ирина.

— А я вот готов пожаловаться на галлюцинации, — сообщил Глеб. — Как вы понимаете, именно обонятельные. Все время мерещится, что от меня ужасно разит, — признался он. — И хоть бы пахло чем-нибудь приятным, а то… Впрочем, там, где я был, фиалки не растут.

— А где вы были? — продолжая думать о предметах, не имевших к Глебу Сиверову никакого отношения, спросила Ирина.

— В канализации, — заявил Сиверов таким тоном, будто сообщал о своем недавнем посещении Букингемского дворца. — То есть не только в ней, — поправился он, перехватив изумленный взгляд Ирины. — Скажем, я совершил экскурсию по подземным коммуникациям города Москвы.

— Опять ходили на место преступления? — догадалась Андронова.

— Ходил я в основном вокруг него, — немного расплывчато ответил Сиверов.

— Зачем?

Слепой не торопился с ответом. Он побарабанил ногтями по стеклянной крышке стола, дразня плававших внутри глупых рыб, потом откинулся в кресле, закурил и некоторое время с видимым интересом наблюдал за прихотливыми извивами сигаретного дыма в солнечном луче. Снаружи стояла вторая половина неправдоподобно жаркого мая, все окна в конспиративной квартире были плотно закрыты, а жалюзи опущены, чтобы помешать проникновению липкого, пахнущего асфальтом и выхлопными газами, тяжелого, как груда раскаленных углей, и густого, как кисель, зноя. В квартире царил жаркий желтоватый полумрак, разлинованный косыми яркими полосками проникавшего между планками жалюзи солнца.

— Опрос свидетелей, — вдоволь налюбовавшись дымом, ответил наконец Сиверов.

В этом ответе слышалась какая-то вялая недоговоренность, словно опрос свидетелей казался Глебу Петровичу неинтересным, ненужным, крайне неприятным делом, избежать которого, однако, невозможно, — чем-то, как показалось Ирине, наподобие мытья посуды первого января, после встречи Нового года в большой и шумной компании.

— Сочувствую, — искренне сказала Ирина. — Это же пустая трата времени! Если свидетели не объявились сразу, то теперь-то они уж точно не объявятся…

— А вот не скажите, — неожиданно возразил Слепой, которому ее сочувствие, оказывается, было нужно, как обитателям стола-аквариума зонты и калоши. — Во-первых, менты и я — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Кое-кого мне все же удалось отыскать, и говорил этот кое-кто со мной куда охотнее и откровеннее, чем с милицией. Ведь свидетели в нашем с вами случае — это диггеры. А они разбегаются во все стороны, как тараканы, завидев погоны и кокарды. Догнать такого под землей нереально, а опрашивать на дому — бессмысленно, потому что он сделает большие глаза и заявит, что даже слова такого не знает — «диггер». Что он, больной, что ли, — по канализационным трубам ползать? Там же воняет, да и опасно, наверное…