Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

Дмитрия охватила злость. «Сволочи, — подумал он, — даже не прячутся! За кого они меня держат? Ладно, это мы еще посмотрим, кто из нас охотник, а кто дичь…»

Он подозвал официантку, расплатился и отправился звонить Гронскому, твердо намереваясь, помимо всего прочего, попросить у господина банкира защиты от подозрительных типов, которые его преследуют.

Александр Антонович чувствовал себя именинником с той минуты, как ему позвонил Крестовский — позвонил сам, по собственной воле и без какого бы то ни было принуждения.

Собственно, время для звонка было самое подходящее, поскольку месячный срок, отведенный на выплату долга, уже истек. Звонить было не обязательно: документы они заранее составили так, что присутствие Крестовского при переоформлении квартиры не требовалось. И коль скоро он все-таки позвонил, это могло означать только одно: господин Крестовский намерен расплатиться — как положено, сполна и с процентами. Денег ему взять было неоткуда, и Александр Антонович догадывался, что именно этот болван предложит в качестве оплаты.

Правда, горячее желание Крестовского встретиться с банкиром можно было истолковать и по-другому. Возможно, встреча была нужна ему, чтобы попросить об отсрочке. Гронский в данном случае был склонен пойти против им же самим установленных правил и предоставить Крестовскому отсрочку. Мало ли какие у него там, под землей, возникли проблемы! Квартира его уже никуда не денется, а терять из-за спешки и жадности такой приличный куш Александр Антонович не хотел.

А в том, что клад существует, он уже практически не сомневался. Он навел справки — не сам, естественно, а просто заплатив кому следует — и узнал, кто таков был Дмитрий Аполлонович Крестовский и чем этот деятель обессмертил свое имя. О, это был тот еще фрукт! Теперь-то Александр Антонович понял, откуда у нынешнего Дмитрия Крестовского такая тяга к сомнительным приключениям. Яблочко от яблоньки недалеко падает, вот вам и все объяснение.

Гронский сгорал от любопытства и нетерпения, снова и снова прокручивая в памяти то, что ему удалось прочесть о знаменитом «кладе Приама», найденном Шлиманом в развалинах Трои. Не факт, что это золото вообще было троянским, — Шлиман, этот торопыга, искал не столько реальный город, сколько свое романтическое представление о нем, а потому ломал и разрушал все, что этому представлению не соответствовало. И клад свой он нашел в руинах совсем другого, куда более древнего, чем Троя, поселения — так, по крайней мере, утверждали некоторые источники. А другие и вовсе были уверены, что никакого клада Шлиман не находил, а просто устроил мистификацию с целью ввести научную общественность в заблуждение. Уж очень ему хотелось мировой славы! Недаром же он до конца дней своих держал при себе какого-то англичанина, который только тем и занимался, что расписывал и приукрашивал его заслуги перед наукой, будучи самым первым на свете официально зарегистрированным пиарщиком…

Но даже в самом худшем случае, если Шлиман действительно не находил никакого клада, а просто заказал эти украшения местным ювелирам, это все равно золото. Какая разница, античное оно или нет? Ученые, академики до сих пор этого толком не знают…

Одним словом, золото Шлимана считается настоящим, поскольку никто до сих пор не доказал, что оно фальшивое. А это значит, что независимо от своей подлинности оно стоит сумасшедших денег. То есть вообще не имеет рыночной цены, но это как раз не беда: был бы товар, а цена будет. Со всем, что нынче продается и покупается, когда-то так было, все когда-то было впервые выставлено на торги или выложено на прилавок.

Размышления Гронского были прерваны звонком охранника со странной, но очень ему подходившей кличкой Злой. Злой сообщал, что клиент подъехал к банку и в данный момент входит в парадную дверь.

Александр Антонович посмотрел на часы и удовлетворенно кивнул: да, самое время. Прибыл минута в минуту. Отлично!

Дмитрий Крестовский действительно прибыл минута в минуту: когда он вошел, стрелки больших электрических часов, что висели за спиной у Гронского, с сухим, отчетливым щелчком сошлись на цифре двенадцать.

— Точность — вежливость королей, — сказал по этому поводу банкир.

— И снайперов, — не совсем удачно пошутил Крестовский.

Предложив клиенту сесть, Александр Антонович откинулся на спинку кресла и стал украдкой его разглядывать. За месяц, что они не виделись, Крестовский изменился — как-то подсох, возмужал, стал заметно жестче и увереннее в себе. Но это обстоятельство не добавило искренности улыбке Александра Антоновича.