Эндрю Бергман - Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

Я прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не расхохотаться ему в лицо:

— Неужели кто-то покушается на ваш балаганчик? Эйлин уже стояла на пороге, придерживая дверь. Пора было выметаться.

— Всего хорошего, мистер Батлер. — Я повернулся и вышел. Нет, не удержался, потрепал Эйлин по щечке: — Может, еще увидимся, рыженькая.

— Да пошел ты!..

В вестибюле швейцар, лифтер и охранник угодливо мне заулыбались. Поразительно, как они по одной только походке определяют, сколько зелененьких в вашем лопатнике. Это у них сверхъестественная какая-то способность.

Я рассудил не прятать добычу в сейф. Во-первых, неохота было переться в контору, а во-вторых, пусть парни за покером обалдеют, увидев у меня на руках такую солидную сумму. У нас в Санни-Сайде ставки низкие, и когда над столом зашуршит двадцатник, все мои противники встанут на уши.

В результате просадил за вечер пять баксов вместо обычных двух или трех. По правде говоря, я не самый лучший в мире специалист по покеру, и по той лишь простой причине, что у меня рот расползается до ушей, если приходит хорошая карта. Ничего не могу с собой поделать.

Зато в ночь с пятницы на субботу, в три часа утра, мне повезло больше. Представьте, сплю я себе сплю и вдруг слышу: кто-то скребется в дверь и шепчет: «Мистер Ливайн! Мистер Ливайн!»

Я оторвал голову от подушки и думаю: снится мне это, что ли? Но тут в дверь стали уже барабанить, не сильно, но настойчиво, и пришлось мне вылезти из постели. В полубессознательном состоянии добрел до двери. Смотреть в глазок не имело смысла. Явись ко мне на лестничную площадку сама Рита Хэйворт в неглиже, я и то не среагировал бы спросонок должным образом. Открыл дверь — на пороге переминается странный хмырь, умоляя поскорее впустить его, потому что нам с ним якобы необходимо поговорить, и он, конечно, понимает, что ни свет ни заря, но его жизнь подвергается страшной опасности, в любую минуту его могут прикончить. До сих пор не уверен, правильно ли я сделал, впустив его.

Он сказал, что его зовут Ол Рубин.

Итак, я посторонился, а уж он пулей влетел в квартиру и с порога устремился к окну, сквозь щелку жалюзи посмотрел на улицу. Совсем как в кино, ей-Богу. Он загнанно дышал и весь был в мыле.

— Спасибо, что впустили, Джек, я этого не забуду. — Он сел на кушетку в гостиной, снял шляпу и пригнул пониже колпак настольной лампы.

Я все еще не вполне проснулся, стоял как истукан и хлопал глазами.

— Сейчас сварю кофе, — наконец сообразил я и, как сомнамбула, двинулся в кухню, волоча по полу кисти халата. Залил в чайник воду и поставил его на сильный огонь, а сам украдкой высунул голову из кухни — чем там занимается Ол Рубин в мое отсутствие? Маленький и угловатый, он продолжал сидеть на кушетке, не изменив позы. На нем были черные брюки, спортивная рубашка и спортивная же куртка. На мизинце перстень. Черные и довольно редкие волосы аккуратно зачесаны набок, но при первом же дуновении ветра выяснилось бы, что он почти такой же лысый, как и мистер Ливайн (это я отметил не без удовлетворения). Лицо широкоскулое, нос перебит неоднократно, губы толстые, а глаза бегают. Короче, внешность мелкого жулика. И вот он появился в моей квартире в три часа утра и сидел на кушетке, отдуваясь, как участник соревнований по марафонскому бегу, и все потому, что неожиданно для себя самого ввязался в игру, для которой кишка у него оказалась тонка, вот какая незадача. Выглядел он весьма жалко. Все приглаживал пятерней жидкие волосенки. Потом попытался закурить, но никак не получалось зажечь спичку — руки тряслись.

Засвистел чайник, и я поскорее снял его с конфорки, пока миссис Фрейндлих — этажом выше — не проснулась и не принялась биться головой о трубу парового отопления. Кипятку хватит на восемь чашек — как раз до рассвета.

— Рубин, вы любите покрепче? — крикнул я из кухни.

— Да, и без сахара. Зовите меня просто Ол.

— Ол так Ол. — Я методически расставлял на подносе чашки и блюдца, стараясь сосредоточиться, а потом спросил неожиданно — есть такой прием:

— Ол, так кто же вас преследует?

Рубин вздрогнул, сунул руки в карманы, потом вытащил, снова засунул, и так три раза кряду, как заведенный.

— Джек… вы позволите называть вас «Джек»?… — На его лице появилась улыбка, которая тотчас превратилась в жалкую гримасу. — Я не могу так разговаривать, когда вы там, а я здесь, как две канарейки в разных клетках. Идите сюда, тогда и поговорим.

Я не мог мысленно не согласиться, что он прав, и сел на стул в кухне, прислушиваясь к бульканью кофе в кофеварке и глядя в окно.