Ольга Лаврова: Бумеранг

— Э, други, — останавливает Марат, — вы будете недопустимо шуршать!

— А как же нести?

— Предусмотрено.

Хозяин снимает со шкафа три спортивные сумки, и добычу «затаривают».

— А теперь остыньте! — командует он. — И глаза притушите!

— Надо разрядиться, Марат!

— Обмыть! — поддерживает Илью Сема.

— Ко мне — в Малаховку! — зовет Илья. — Покувыркаемся на свободе. На лужайке детский визг и тэ пэ.

— Хорошо, собираемся к семи. — Марат провожает гостей.

— Ты пока дома? — украдкой спрашивает Илья.

— А что?

Тот прижимает палец к губам и догоняет двух Семенов.

Марат торопится к письменному столу, выдвигает ящик и уже не прячет ликования.

Но опять не ко времени является Вероника Антоновна.

— Я на минуту, Марик. Ой, как накурено! Войти страшно.

— Не входи…

— Ты даже не замечаешь — на мне новое концертное платье!

— Широкие слои пенсионеров будут сражены.

— Грубо, Марик!.. Когда-то сам бегал меня слушать!

— Э, матушка! «Отцвели уж давно хризантемы в саду». Когда-то ты меня и на гастроли таскала.

— Разве плохое было время? Тебя все обожали!.. Кстати, я хотела и насчет гастролей. Предлагают поездку на полтора месяца.

— Условия выгодные?

— Да, но…

— Разумеется, поезжай. Осень подойдет — мне надеть нечего.

— Как?! А кожаное пальто?

— Сносилось. Кроме того, я взял нужные мне книги, за которые еще не заплачено.

— Нет, это невозможно! Ты должен сократиться, Марат! Я мотаюсь из города в город… вся в мыле… Дыхания нет, голос не звучит, все ради тебя…

— Естественно. Даже лягушка заботится о своем потомстве. Это животный инстинкт.

Вероника Антоновна глубоко уязвлена.

— Вся моя любовь… все переживания… труд — животный инстинкт?.. И ни капли благодарности?

— Помилуй, за что? Я даю смысл твоей жизни. Для тебя нет ничего выше, чем кормить-поить и выводить меня в люди.

— Пора самому выходить в люди! Последний год аспирантуры, надо подумать о диссертации! А тут какие-то странные друзья…

— Друзья? Эти козявки?!

— Тогда зачем они? С твоим умом, духовными запросами?

— Нужны. Я их использую.

— Я очень боюсь, что…

— Опять боишься! Ты набита страхами, как кукла опилками! — прерывает Марат, и на сей раз невозмутимость изменяет ему. — По чьей милости я бросил альпинизм?! Только из-за тебя, помни! Только потому, что ты боялась! Там остались настоящие друзья… каких больше не будет! И ты смеешь попрекать меня знакомствами?! Я и со Стеллой разошелся из-за тебя! Такой тоже больше не будет!

— Чем я виновата перед Стеллой?! Отчего из-за меня?

— Оттого, что она принадлежала тому миру, который я потерял! Горы, вершины, чистый снег… Я все потерял!!!

Вероника Антоновна, потрясенная не свойственным сыну взрывом чувств, готова уже каяться и просить прощения. Но объяснение прерывает звонок в дверь: вернулся Илья. Марат разом обретает невозмутимое спокойствие.

— Матушка, аккомпаниатор ждет. Иди. Все чудесно. У тебя, у меня. Платье эффектное, голос звучит. Спой «Хризантемы» и отдохни перед концертом. А я… может быть, схожу в магазин, положи там на сервант… лучше зелененькую.

Оставшись с Ильей, он молча ждет.

— Не стал при них… — начинает тот.

— Что-нибудь не так?

— Малый один видел нас на выходе из магазина. Я с ним работал в НИИ. Непонятно, откуда взялся! В пяти шагах из кустов вылез! Зараза!..

— Узнал тебя?

Илья разводит руками.

— Сделаем, чтобы молчал. Можешь узнать его адрес?

— И так знаю. Как-то оборудование вместе возили, заскочили по пути.

Барсуков с ребятами приближается к подъезду своего дома. С противоположной стороны улицы идет наперехват плечистый парень. Его провожает взглядом Марат, за спиной которого хоронится Илья.

— Товарищ Барсуков? — загораживает дорогу парень.

— Да.

— Давненько вас жду. Где пропадали?

— А в чем дело?

— Я спрашиваю, где ты был днем? — грубо напирает парень.

— У тещи в Селихове, — тоже грубеет Барсуков.

— Что-нибудь видел там интересное?

Барсуков впивается глазами в хамскую физиономию: неужели спрашивает о том самом?!

— Идите поиграйте, — подталкивает он от себя ребят.

Те охотно отбегают к кучке детворы поодаль.

— Видел или нет?

Барсуков с удовольствием врезал бы ему, да руки связаны.

— Ничего я не видел!

— Ничего не видел, ничего не знаешь. Правильно! — Парень бросает весьма выразительный взгляд в сторону ребят. — Своих детенышей беречь надо! Ни-че-го не видел. Бывай здоров!