Ян-Филипп Зендкер - Голос одиночества

Разумеется, подозрение в первую очередь падет на него. Полиции не составит труда вычислить такого осведомленного автора. Сяо Ху знал, что ему предстоит: бесконечные допросы, угрозы, лживые посулы. Хватит ли у него сил? Пол Лейбовиц предложил перевести подозрения на него. В Гонконге он был в безопасности и в любой момент мог задействовать журналистов. Кто сказал, что автором текста непременно должен быть китаец?

Им ничего не удастся доказать. В этом Сяо Ху не сомневался. После смерти матери он стал чувствовать уверенность, которой ему так недоставало во время недавнего разговора с секретарем парткома. В конце концов, безупречный послужной список свидетельствует в его пользу.

Сяо Ху сбросил текст на флешку, которую по окончании операции намеревался выбросить в мусорный бак, и вышел на улицу. Он направился в сторону храма Цзин, где находилось сразу несколько интернет‑кафе. Но потом, чтобы замести следы, повернул в район Сюйцзяхуэй, а оттуда в Пудун.

Первое кафе располагалось в здании универмага, в тесном, прокуренном помещении. Большинство машин было занято любителями компьютерных игр. На Сяо Ху никто не обратил внимания. Он вставил флешку в компьютер и еще раз прокрутил в голове план действий. Итак, он должен залонговаться на Хотмейле. Потом выждать время, чтобы не возбуждать подозрений, запустить программу и выбрать адреса. Открыть файл, скопировать, вывесить и еще раз скопировать в «Письма» и щелкнуть на «Отправить». И все это надо проделать быстро, чтобы никто посторонний не успел хотя бы мельком просмотреть текст. Сяо Ху сам удивлялся своему спокойствию. Только перед последним кликом его палец на секунду завис над мышью, и вовсе не потому, что Сяо Ху засомневался.

Он не просто отправлял документ. Он уходил, переворачивал старую страницу жизни. И как обычно бывает в таких случаях, за старой страницей открывалась новая.

И в этом состояла его свобода уйти – самая неотъемлемая из человеческих свобод.

Инь‑Инь слышала, как лязгнула тяжелая щеколда и дважды повернулся в замке ключ. Потом повисла мертвая тишина. Инь‑Инь огляделась. В маленькой круглой камере – нечто вроде полого шара или металлического водолазного колокола – невозможно было ни выпрямиться во весь рост, ни вытянуть по сторонам руки, чтобы ощупать стены. Через два похожих на иллюминаторы окошка лился яркий солнечный свет. Инь‑Инь прижала нос к стеклу, но не увидела ничего, кроме темно‑синего неба.

Она села на пол, прижав колени к груди и положив голову на руки. Вдруг сильный толчок вывел ее из равновесия. У Инь‑Инь возникло чувство, будто она поднимается в лифте. Шар начал раскачиваться. Инь‑Инь подскочила, ударившись головой о потолок, выругалась и приникла к иллюминатору. Она увидела пристань и огромный кран на рельсах, на ржавой руке которого была подвешена ее тюрьма. У причальной стены внизу можно было различить черные автомобили с тонированными стеклами и мужчин в деловых костюмах, которые непринужденно беседовали, время от времени поглядывая на раскачивавшийся над ними черный металлический шар. Последовал второй толчок, потом загремела якорная цепь, и шар стал медленно терять высоту.

«Они хотят меня утопить», – пронеслось в голове Инь‑Инь, и сам собой из горла вырвался крик, от которого завибрировали стены. Шар тяжело ударился о поверхность воды, а потом погрузился в нее с чавкающим, утробным звуком. Инь‑Инь заколотила кулаками в стальную стену. В окошке мелькнул последний лучик света, а потом наступил непроглядный мрак.

– Инь‑Инь, – послышался над ухом голос Лу, ее соседки по квартире, – хватит спать, проснись.

Потом кто‑то взял Инь‑Инь за плечо и словно вытряхнул из нее холодный металлический запах. Перед глазами поплыли очертания знакомой комнаты. Инь‑Инь заморгала, ослепленная ярким солнечным светом, и повернула голову.

– Как ты? – спросила Лу, и Инь‑Инь успокаивающе закивала. – Может, поставить музыку?

– Только радио.

– Какой канал?

– Все равно.

Инь‑Инь было достаточно слышать человеческий голос, от которого она успела отвыкнуть за время своего тюремного заключения. Тишина давила в уши, и тогда Инь‑Инь начинала петь или разговаривала сама с собой. Вот уже месяц, как она на свободе и ни разу не поставила ни одного диска с классической музыкой. Все оттягивала этот момент, сама не зная почему.

– Я здесь, зови, если что, – сказала Лу и погасила свет.

Инь‑Инь уставилась в потолок и расслабилась, словно всем телом впитывала утренние новости. Она ждала других звуков: стука посуды, заспанных голосов, каркающего кашля старой госпожи Рон. Скоро соседи станут собираться на работу и поторапливать детей в школу. Вот сквозь шторы проник первый солнечный луч, и мрак в комнате начал редеть. Инь‑Инь чувствовала себя смертельно усталой, тем не менее сопротивлялась из последних сил, чтобы не уснуть снова. С некоторых пор ночи стали самым страшным, что было в ее жизни, потому что возвращали к тому, о чем она предпочла бы забыть. Инь‑Инь хотела встать и одеться только ради того, чтобы не уснуть снова, но не нашла в себе сил. Тогда ей захотелось представить что‑нибудь красивое, например новое платье или партитуру «Крейцеровой сонаты», но нотные знаки расплывались перед глазами, и веки сами собой смыкались.