Николай Ревизов - Стальные клыки зверя

— Я пойду, отдохну, — устало вздохнул Старик, — всю ночь маялся. Придет Тарзан, разбуди!

Инвалид выбрался с веранды.

— Мальчишек испугались? — спросил Картавый пацана.

— Да они хулиганы, не охота было связываться! — деловито объяснил тот.

— Хулиганов тоже бояться не стоит, избавляться от страха надо сейчас пока молодой.

— Я-то не против избавиться, да…

— Избавиться от страха не так трудно, — Картавый вспомнил Полковника — история повторялась, — я много чего знаю о страхе! Вот возьми доску и перекинь с табуретки на табуретку, пройдешь хоть бы что! А если эту доску перекинуть с крыши дома на крышу другого дома, шиш пройдешь, упадешь!

— Ну да — это страх перед высотой! Я высоты боюсь.

Картавому захотелось научить пацана всему, что знал он сам, хотя понять тому будет сложно, слишком юный возраст, но попробовать стоит.

— Понимаешь, человек всегда жил в страхе, и когда был зверем… миллионы лет он пропитывался страхом, а бояться тогда было кого: и волки, и медведи пещерные.

— И тигры саблезубые, — добавил пацан.

— Да, человек, мне кажется, боялся больше всех, может, поэтому стал умнее.

— Ладно, тогда еще не знал про бактерий и вирусов, — радостно поддержал мысль мальчик.

— А то что бы?

— Тогда бы точно помер от страха.

— А пацан-то смышленый, — отметил Картавый и продолжил. — Страх потерять жизнь, страх перед смертью!

— Нет ничего страшнее страха перед смертью! — твердо заявил мальчик.

Картавый вспомнил Полковника, испугавшегося лягушек:

— Есть что и пострашнее смерти …

Пацан посмотрел на него с удивлением.

— Это глупость! — обьяснил Картавый.

Дверь на веранду резко открылась, шагов не было слышно — на пороге стоял Тарзан.

— Где Старик? — спросил он.

— Проходи, садись, — пригласил его Картавый, — спит он… есть хочешь?

Взгляд Тарзана остановился на бутылке. Картавый налил, Тарзан сел, выпил и принялся за еду.

— Иди, разбуди дядю, — бросил Картавый пацану, тот резво снялся со стула.

Тарзан ел молча, торопливо. Пришел Старик.

— Ну, все в сборе, можно и идти… двинемся так… — деловито начал обьяснять он.

Тарзан поднялся, и сыто икнув, подошел к широкому почти во всю стену мелко переплетенному окну.

— Пистолет зачем с собой носишь? — строго спросил Старик.

— А что заметно? — удивился Тарзан.

— Да любой мент вычислит твою пушку, засунул куда? Штаны упадут…

Галя прошла в комнату и, оглядев стол, запротестовала.

— Егоров, ну зачем так! Ты, наверное, всю зарплату угрохал сюда!

Егоров долго бегал по магазинам и рынкам, искал, что подороже и поредкостней и денег он потратил столько, сколько Гале не заработать и за месяц. Если бы он сказал ей, сколько стоит та бутылка с неприметной этикеткой, она подумала бы: он смеется над ней!

— Садись! — Егоров придвинул к столу стул. Она села. Он открыл шампанское, негромко хлопнув пробкой. Она приняла из его рук фужер, полный живой влаги.

— За тебя, — нажав на голос, предложил Егоров и они выпили.

Он поднялся, прошел по комнате, затягивая тяжелые портьеры на окнах, затем поднял пламя в камине, поставил на стол бронзовый подсвечник и зажег три свечи.

— Как романтично? — восхищенно протянула Галя.

Егоров сел, налил себе и ей из бутылки с неприметной этикеткой. Гале вино понравилось, она долго причмокивала губами и облизывала их, но затем попросила шампанского, объяснив, что оно ей ложится на душу больше.

— Я так тебе, Егоров, благодарна, — вздохнула она, осушив фужер.

— А вот Валера, — начал было он, но она быстро перебила его:

— Слушай, давай не будем говорить о нем, как не говорят об усопшем, — она вдруг хихикнула, — хотя покойники лучше — они тихие, а этот, как напьется…

Егоров ее веселость не разделил, он чувствовал: ей больно.

— Oй! какой у тебя центр богатый, — она увидела мощные колонки. — Поставь что-нибудь!

Егоров поднялся и прошел к фонотеке.

— Что тебе хотелось бы?

— Что-нибудь медленное, латиноамериканское.

Егоров поставил танго. Галя, сидя па стуле стала двигать телом в такт тягучей мелодии. Он протянул ей руку. Она, радостно улыбнувшись, поднялась и обняла его за шею. Он сквозь одежду почувствовал его упругие груди, и его дыхание сбилось, забытая плоть вдруг потребовала своего. Он нашел губами ее губы, и они надолго слились. Не отрывая губ, он довел ее до дивана…

Вспомнилась Зина, тогда было совсем по другому он для Зины был хобби, один из многих плоть ее исходила похотью, сейчас было желание, но была нежность, было ощущение счастья.