Ольга Лаврова - Мафия

— Олег Иваныч, как решаем с верблюдами? — спрашивает Коля.

— Всех перебрасывай на мак. Будем расширяться.

— Неплохо ты поместил свой капитал, — говорит Ковалю Крушанский.

Без стука открывается дверь, врывается переполошенная Хомутова:

— Все живы-здоровы?

— Что такое, Люба?

— Мишенька плачет!

Феликс с Колей переглядываются юмористически. Но с лица Коваля сбегает оживление, а Крушанский и вовсе хмурится.

— Болит что-нибудь, — предполагает он.

— Всего ощупала, врача вызывала, здоров!

— Ну, страшный сон приснился, — успокаивает Коля.

— Да когда он плакал?! Беду чует, Олег Иваныч!

— Люба, накаркаешь! — раздражается Феликс.

— Что… все время плачет? — осторожно спрашивает Коваль.

— Нет… Заиграется — забудет. А потом опять глазки мокрые… Чтоб вы мне на цыпочках ходили! — яростно обрушивается она на остальных. — Никакого риска! Если кто что — зубами загрызу!

То же кладбище, которое уже посещал Коваль. Вместе с ним приехал Феликс, но остался, разумеется возле машины.

Телохранители следуют за патроном, однако в этом скорбном месте держатся поодаль.

Коваль сметает с плиты в изножье богатого памятника сор, кладет традиционные три розы.

А неподалеку, возле дорожки, по которой он прошел, Ардабьев сидит над скромной могилой. Тяжело вздохнув, встает, чтобы уйти, и встречается с человеком, что был ему попутчиком в самой счастливой за его жизнь поездке.

Оба невольно улыбаются, Коваль протягивает руку:

— Кто у вас здесь?

— Мама.

— У меня тоже, — говорит Коваль, словно радуясь совпадению. Как многие люди его типа, он склонен к суевериям и вне работы сентиментален.

— Не позвонили.

Ардабьев делает извиняющееся движение и видит двух молодчиков. Те же ли они самые, что в поезде отобрали записку с телефоном, он точно не помнит, но они такие же. И это отбивает охоту разговаривать.

— С вами неладно, — определяет Коваль.

На Ардабьеве новое дорогое пальто, но лицо погасшее, куда пропала былая радость.

— Я как-нибудь позвоню, — отделывается Ардабьев.

— Действительно, позвоните, — настаивает Коваль и прощается.

Ардабьев немного пережидает, чтобы не идти за ним впритык.

Несколько более торопливых шагов — и успел бы увидеть, как проклинаемый им Феликс открывает дверцу машины для Коваля.

Знаменский листает бумаги и одновременно слушает Куркова.

— На черном рынке Москвы и области резко возросла доля наркотиков из конопли.

— И как вы это трактуете?

— Еще не знаю, — признается Курков. — Но что-то тут есть…

— Что-то есть, — соглашается Пал Палыч.

Сотрудник забегает на секунду, приносит конверт.

— Заключение экспертизы из ВНИИ министерства.

Знаменский распечатывает, начинает читать заключение.

— Звоните Томину! — не отрываясь, говорит он. — Жду срочно!

Курков дозванивается по внутреннему телефону.

— Александр Николаевич? Знаменский просит вас немедленно, — и, положив трубку, протискивается за спину Пал Палыча, чтобы читать из-за его плеча.

Кто-то заглядывает в дверь:

— Можно, товарищ полковник?

Знаменский делает отстраняющий жест, человек скрывается.

На последней страничке появляется Томин и Сажин.

— Экспертиза из ВНИИ, — сообщает им Курков и показывает большой палец.

— Быстро излагаю суть, — поднимает голову Знаменский и получитает, полурассказывает: — В последнее время изымаемые у разных людей в разных количествах наркотики конопляной группы, как правило, совершенно идентичны и по составу, и по микропримесям. То же относится к веществам, изъятым у гражданина Мордвинова.

— Продался Морда тресту! — вставляет Сажин.

— Тихо, слушайте вывод. Препараты производятся на одном и том же стационарном оборудовании в одинаковых условиях.

— Попросту говоря, в одном месте?! — недоверчиво переспрашивает Томин.

— Все по нашей версии! — не выдерживает Сажин.

— И лаборатория, скорей всего, под боком, — пророчески изрекает Курков.

— А как по вашей версии доставляют всю эту траву нам под бок? — интересуется Томин. — Это же сырье, объемы. Тысячи курьеров с рюкзаками?

— Да смелей надо думать, смелей! — горячится Курков. — Если это трест, фактически мафия, они могли внедриться в какое-то предприятие!

— Которое легально получает коноплю? — продолжает Знаменский.

— Ну да!

— Гм… Ну есть такие, конечно. Лубзаводы… Фабрики, где веревки вьют. Пеньку делают на экспорт. Пеньку еще допетровская Русь вывозила.