Чарли Уильямс: Мертвецы

Она была все еще в халате. Но меня не это напрягло, когда я зашел в квартиру. Меня напряг запах. Знаете, запах, который бывает в комнате, когда ваши бухие друзья дрыхнут на диване. Запах мужика – смесь пива, пота, лосьона после бритья и пердежа. Обычный мужик такого у себя в доме не заметит – это для него нормально. Но если он у бабы в доме, внимание обратит.

– Кто это был? – спросил я, типа, спокойно, типа, меня не гребет.

Салли уселась на диван и закурила. Сделала длинную затяжку и сказала:

– Слышь, не вздумай меня ревновать, ублюдок тупой. Не тебе об этом говорить, прикинь.

– «Об этом…», – сказал я, глядя в пол. – О чем, об этом?

– Сам знаешь… слушай, Блэйк. Я не слежу, че ты там творишь, а ты не следишь за мной. Мы живем так, Блэйк. Я не говорю, что делать тебе, а ты…

– Я спросил только, кто он, – сказал я. Я засунул руки в карманы, они там сжались в кулаки. – Ну, так кто?

– Раньше ты никогда не спрашивал, – сказала она, запахивая халат на груди. Баба не будет трясти сиськами, если она не в настроении. – Ты раньше никогда не спрашивал, потому что тебя это устраивает. Ты ж сам кидаешься на каждую блядь в этом городе.

– Раньше я никогда не спрашивал, потому что мне не приходилось нюхать пердеж другого мужика. А теперь отвечай. Кто это был?

– Отвали. Иногда я тебя ненавижу. – Она взяла сигареты и зажигалку и отъехала в спальню, а я остался стоять как последний идиот.

Не могу сказать, что я был в восторге, что все вышло так, а не иначе. Я знал, что Салли любит поблядовать. Полгорода знало. Салли всегда была такой. Особенно после пары перно [3]на темной основе, «Скрампи» [4]имел такой же эффект, но времени нужно было больше, к тому же от него у Салли живот пучило.

Она и в школе такой была, всегда нравилась пацанам, да и они ей тоже. И когда она бросила школу и пошла работать парикмахершей, все продолжалось в том же духе. Когда целый день стрижешь патлы старушенциям и слушаешь их болтовню, конечно, захочется нормальной мужской компании, ее нельзя за это винить. И уж точно все стало еще круче, когда она начала исполнять стриптиз, тогда каждый мог увидеть, что у нее есть. Такой она была, и когда я встретил ее пару лет назад на бирже труда. Сэл – это Сэл. И как я уже сказал, я не всегда от этого в восторге.

Но не мне было жаловаться, это уж точно.

Так что я стоял и нюхал пердеж какого-то мужика. И вдруг понял, что это неправильно. Просто неправильно. И не надо ебать мне мозги на тему почему. Иногда что-то бывает только так или не так. Правильно или неправильно. И это было неправильно. Ясно?

Я открыл окно и занавесками немного разогнал воздух. Потом пошел и постучал в дверь спальни, сделал вид, что я спокоен и мне все похуй.

– Ты скажешь мне, что это за мудак, понятно? Скажешь прям щас. И почему этот мудак еще тут в половине третьего – тоже скажешь.

– Нет его тут.

– Значит, он тут был. Ну, как его зовут?

– Не скажу. Ты его не знаешь.

– Быстро говори, ты, блядища.

– Хорош орать. И кончай называть меня блядью.

– С чего вдруг? Разве ты не блядь?

– Ну, я хотя бы не ссыкло.

У меня остановилось сердце. Я решил, мне пиздец. Тридцать лет, умер от сердечного приступа в квартире своей бабы во время крупного срача.

Но потом сердце завелось и стало колотиться как бешеное, наверстывая все пропущенные удары. Я был жив, дышал и стоял у двери спальни Сэл, а она с той стороны продолжала на меня орать. И только что назвала меня…

– Как ты меня назвала?

– Ссыкло.

– Слушай, Салли, ты не можешь?…

– Ага, ты уже не такой крутой, да? Не такой весь из себя, вот я узнала твой маленький секрет!

– Подожди, скажи мне, что…

– Ссыкло, ссыкло, ссыкло.

Она заперла дверь, приперла стулом ручку. Но это не проблема. Я пару раз вдарил по двери, и стул упал. А Салли все еще орала. Но больше не называла меня ссыклом. Теперь у нее в списке я значился мудаком. Но мудак – это нормально. А то слово меня просто убивало. Ни один пидор не может просто так, за нехуй делать, назвать меня ссыклом в лицо и остаться без пиздюлей.

Когда я вошел, она бросилась на кровать. Это тоже была одна из фишек Салли, типа, торговая марка, она вечно куда-то бросалась. В другое время я бы бросился к ней на койку, посмотрел, как задрался ее халат, так что стала видна задница и волосы на лобке. Но сейчас была другая ситуация. И у меня были другие приоритеты.

Я встал над ней.

– Кто называет меня ссыклом? – сказал я. Я был спокоен. Да, я был совершенно спокоен. Спокоен, блядь, ясно вам?