Дэвид Боукер - Люблю мой 'Смит-Вессон'

Был вечер пятницы, и "Старая ворона" была забита до отказа. На краткое мгновение все застыли, когда же гомон голосов возобновился, к столику Парша подошел Сноуи.

– Вон.

– Что, мать твою? – переспросил Парш, не понимая, из-за чего сыр-бор.

– Вон из моего чертова паба! – разъяснил Сноуи. – И больше тут не показывайся!

– Ладно. Но я еще не доел. Отдай мне деньги назад.

Сходив к стойке, Сноуи вернулся с четырьмя бумажками по фунту.

– Это еще что? – спросил Парш.

– Курица стоит семь девяносто пять. Ты съел половину, поэтому вот тебе половина.

– Да что на тебя нашло? – удивился Парш.

– Что на меня нашло? Да? Эта тетка, с которой ты сидел... Ее бывший – коп, скотина ты безмозглая. А ты на нее напал.

– Напал? Да у нее всего лишь пятно соуса на шнобеле!

– Ты, кажется, не понял, тупица. Если у этого паба будут новые неприятности, его попросту закроют. И тогда прощай мой заработок. А теперь вали отсюда.

– Ладно, ладно. – Парш встал. – Вот только скажу тебе одно...

И тут он выхватил браунинг.

Но не успел он снять его с предохранителя, как Сноуи ему врезал. Это был великолепный прямой в челюсть, от которого Парш отлетел назад, спиной сбивая на своем пути столы и стулья. Парш попытался подняться, но, сделав пару шагов, Сноуи врезал ему снова, на сей раз разбив нос. Парш как в тумане чувствовал, что его, протащив через узкий переполненный бар, вышвырнули на промозглую улицу.

Некоторое время он лежал на тротуаре, собираясь с мыслями. Вечер оборачивался худо. Еще десять минут назад у него была пинта, жратва и гарантированный перепихон. А теперь передние зубы у него шатались, и его репутация самого крутого мужика в Глоссопе понесла серьезный урон.

Перекатившись на бок, Парш харкнул, прочищая горло от крови, и сплюнул красную слизь. Какое унижение! Редкостная неловкость, когда тебя вдруг лупит малый, про которого ты уверен, что положишь его одной левой. Кто бы подумал, что такой дохляк, как Сноуи, способен на подобный хук? Разве желтозубый придурок когда-нибудь качался?

Нет, Сноуи не крутой, ему просто повезло. Парш знал, что он по-прежнему самый крутой в Глоссопе и, возможно, во всей Северной Англии. Перхая, он поднялся на колени. Мимо проезжали машины, но никто не остановился ему помочь. Хорошо. Потому что если хотя бы одна задержалась, он наградил бы ее тем же, чем свою собственную. Выбил бы гребаные фары – увидят тогда высокомерные гады на колесах, как его жалеть.

Потом он вспомнил про пушку. Браунинг остался где-то в пабе. Парш обронил его между первым и вторым ударом. Поднявшись на ноги, он сообразил, что ему больно дышать. Ребра у него ныли, хотя он и не знал почему. Чертыхаясь, он вернулся в переполненный паб и подошел к стойке.

– Отдай мне гребаную пушку.

Поглядев на него, Сноуи вздохнул. В изучающем взгляде владельца паба Парш прочел сожаление. Сноуи кивнул кому-то, кого Парш не видел, но почувствовал, как дружеская рука поддержала его за локоть. Оглянувшись посмотреть, кто это, Парш увидел Заглушкера.

– Больше ты никакую кашу тут не заваришь, – строго сказал Заглушкер.

– Отвези его в больницу, ладно? – взмолился Сноуи. – Очень тебя прошу.

Заглушкер кивнул. Парш на мгновение опустил голову – кровь закапала на половицы. Потом Заглушкер вывел его на улицу.

Паршу совсем не хотелось в больницу, он утверждал, что дома ему будет лучше, но на полпути туда снова вспомнил про пушку и попытался вернуться.

– Она мне нужна.

– У меня твоя чертова пушка, – не выдержал Заглушкер. – Вот, возьми эту дрянь. Не знаю, где ты ее взял, и знать не хочу.

– А пошел ты.

– Послушай. Не возвращайся сегодня в паб. Понятно? Предоставь Сноуи мне, я сам все улажу. Дай ему остыть, через пару дней он успокоится. Но сегодня ты сидишь дома. О'кей?

– Просто отвали, сечешь?

Парш прижимал пистолет к груди, пока они не оказались перед входной дверью. Заглушкер спросил, нужна ли ему еще какая-нибудь помощь. Парш на него замахнулся, промазал и растянулся на собственном пороге. Заглушкер ушел, с отвращением покачав головой на прощание. Парш с трудом поднялся на ноги, нашарил по карманам ключ и вошел. Зажег свет и лег на диван. И, все еще сжимая браунинг, отключился.

Кучерявого толстяка, которому Злыдень съездил по физиономии, звали Джонни Медкрофт по кличке Жирдяй. Во второй вечер Злыдня на дверях Медкрофт все-таки заступил на службу: глаза заплыли, на носу пластырь.

– Просто не поверишь, мне врезал какой-то псих. Псих в лыжных очках. Ничего глупее в жизни не видел. Дал мне раза, а одному нашему парню отстрелил ногу. Первое правило вышибалы: если придурок выглядит как тупой урод, это еще не значит, что он не опасен.