Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего отражения

Не прошло и пяти минут, как Джонатан неожиданно затормозил и вышел из машины, обронив:

– Я сейчас.

Недоумевая, я проводила его глазами. Он вошел в цветочный магазин и через десять минут вышел из него с нарядным, но сдержанным букетом. Я была очень тронута, но таскаться целый день с букетом мне не улыбалось.

– Это не тебе, – словно прочитав мои мысли, заявил с усмешкой Джонатан, кладя цветы на заднее сиденье.

– А кому же? – опешила я.

– Тетке Шерил. Если она в твоем списке, конечно. Ты ведь небось не подумала, что хорошо бы прийти с цветами? Тем более что дело к Рождеству…

А ведь и впрямь не подумала.

– Ты молодец, – похвалила его я.

– Что будешь ей говорить? – поинтересовался Джонатан, когда мы подошли к дому первой мадам Хайсмитт.

– Без разницы. Если она не закричит при виде меня «Шерил!», то остальное неважно.

…Она оказалась четвертой в списке. Внизу, по интерфону, на вопрос: «Кто там?» – я ответила: «Это я». Я никогда не задумывалась, похожи ли наши с Шерил голоса или ей просто было неловко переспрашивать, но дверь подъезда открылась. Лифт выпустил нас на третьем этаже, и мы сразу же увидели приоткрытую на цепочку дверь – должно быть, наши голоса все-таки не совсем похожи. Из-за дверей выглядывала женщина, довольно пожилая, с аккуратно уложенными крашеными волосами и настороженным лицом. Увидев нас, она начала снимать цепочку с двери и защебетала:

– Шерил, это ты, моя девочка! Что случилось с твоими волосами? Неужели ты решила постричься? Это надо же, – обратилась она к Джонатану, – чтобы с такими волосами расстаться! Вы, как мужчина, объясните ей, что длинные волосы – это состояние для женщины! Ох, простите, познакомимся: Жюстин.

Как удачно! Она, как я и предполагала, приняла меня за Шерил, а Джонатана – за ее дружка, и теперь мы хотя бы узнали ее имя.

– Джонатан, – протянул руку «дружок» и вручил букет.

– Ой, как это мило, спасибо! Проходите, проходите, ты давно не была у меня, девочка. Что же не позвонила?

Я понимала, что как только я открою рот, она сразу поймет, что я – не Шерил. И голос не тот, и акцент к тому же. Поэтому я просто улыбнулась и прошла в гостиную, следуя жесту хозяйки – мне хотелось сначала расположиться по-домашнему, чтобы не испугать ее и не быть выставленными в ту же минуту за дверь.

– Кофе хотите?

Мы дружно кивнули, улыбаясь изо всех сил.

Жюстин отправилась на кухню, из которой доносились потрясающе вкусные запахи: должно быть, она ждала гостей к вечеру.

Мы уселись на огромный старинный диван, обитый темно-коричневым бархатом, с затейливо гнутыми деревянными ножками и подлокотниками и бесчисленным количеством маленьких подушечек, таких же бархатно-коричневых с золотыми клепочками. На кофейном столике из красного дерева стояла серебряная вазочка с искусственными цветами и серебряный подсвечник с рождественским еловым веночком по ободу. Мне нравилась эта гостиная, уютная и старинная, с большим камином в углу, с темным буфетом из вишневого дерева, с этажеркой, уставленной фарфоровыми безделушками, какими-то куколками и вазочками… В ней все было не так, как в наших малогабаритных и бедноватых квартирках в России, но в то же время все чем-то неуловимо напоминало дом моей бабушки – дух времени, дух другого поколения витал в нем, и присущее этому поколению ощущение тепла, надежности, неколебимой разумной устроенности жизни…

Бабушка, подумала я. У меня была бабушка, она умерла. И дедушка был, только он еще раньше умер. Но они были, я их помню, и они меня любили, свою внучку. Неужели может случиться такое, что все эти люди, которые мне так дороги, обманывались или обманывали? И я им не внучка и не дочка, а неизвестно кто?

Чушь, чушь, чушь! Главное, что любили, и их любовь со мной навсегда, и я их люблю, даже если их больше нет. А все остальное не имеет никакого значения!

Жюстин появилась из кухни с подносом, на котором стояли кофейник, фарфоровые чашечки и тарелка с бисквитами. Я помогла ей расставить все это на столе, Жюстин разлила кофе по чашкам и, наконец, уселась.

– Ну, рассказывай, как живешь, моя милая?

Откашлявшись для храбрости, я произнесла, глядя ей в глаза:

– Дело в том… Я не Шерил.

Жюстин не поняла. Она улыбалась, думая, что в этом содержится какая-то шутка, которую она не может уловить.

– Я не Шерил, – повторила я. – Меня зовут Оля. И мы с Шерил очень похожи.

Чашка звякнула о блюдце, глаза округлились, изумление залило их до слез. Она переводила взгляд с меня на Джонатана до тех пор, пока изумление не начало сменяться страхом. Должно быть, ей уже стало мерещиться, что я аферистка, шантажистка и налетчица.