Татьяна Гармаш-Роффе - Шантаж от Версаче

Но для начала надо было понять, что могло с Александрой приключиться – и когда? И Ксюша копалась в памяти, пытаясь восстановить лица и разговоры, пытаясь уловить в мешанине воспоминаний того или то, что было виновником горьких перемен с сестрой.

Но не находила. Да, старшая сестра никогда не делилась с ней своими секретами. Понятное дело, ведь разница между ними была большая и Александра для Ксюши была скорее чем-то вроде третьего родителя, чем подругой-сестрой. Но одно дело, когда Ксюше было одиннадцать лет, а Саше двадцать два, – и совсем другое сейчас, когда Ксюше двадцать один и когда она уже взрослый человек, способный понять многие вещи и даже дать совет. Необходимо поломать эту инерцию отношений, эту разделенность на категории «взрослые» и «дети», которая мешала им сблизиться! Нужно заставить Александру увидеть и признать в младшей сестре равноправного человека, у которого есть мысли, который способен ее понять и разделить ее проблемы, а может быть, и помочь в их разрешении…

И только поймав растерянный, какой-то беспомощно-обеспокоенный взгляд Реми, Ксюша поняла, что их предпоследний вечер провален. У них оставался впереди еще один день, последний – воскресенье. В понедельник он должен был улетать.

Проводив Ксюшу до дома, Реми, расстроенный собственной нерешительностью, поехал к Кису.

Но и Кис ничем его не утешил. Дело представлялось запутанным, сложным, в нем было множество ходов и ниточек, ведших к разным людям, но это было не их дело. Они не имели к этому Тимуру никакого отношения и не собирались распутывать клубок загадок, связанных с его убийством.

Ровно до полудня в воскресенье.

В полдень Реми пришвартовался у Ксюшиного подъезда – в программе была Поклонная гора. Ксюша опаздывала, Реми спокойно ждал, шофер такси нервничал и угомонился только тогда, когда Реми вытащил из кармана еще одну десятидолларовую бумажку.

Реми был готов к разговору. Ночь не прошла для него даром. Он знал, что он предложит ей выходить за него замуж, он знал ответы на все вопросы – на свои и на ее, которые он предвидел; он придумал, как все устроить во всех отношениях, как развеять все сомнения. Пусть только скажет, что любит его… Он, конечно, сам начнет с признания. Когда они будут на Поклонной горе, он остановится, возьмет ее за плечи, посмотрит в эти дивные глаза и скажет: я люблю тебя, Ксения. Я люблю тебя так, что мне даже не хочется произносить это слово – я произносил его уже в своей жизни, и то, что я этим словом называл, совсем не похоже на то, что я испытываю к тебе. Если именно это – любовь, то, значит, я никогда раньше в жизни не любил… Ты мне нужна, девочка, как воздух, – без тебя не дышится, не живется, не чувствуется… При мысли о том, что я должен уехать и оказаться без тебя, вдали от тебя, я начинаю задыхаться. Я начинаю умирать, Ксюша…

Когда истекло полчаса, занервничал и Реми. Ксюша была довольно пунктуальна, и ее единственное за все это время опоздание было в пределах десяти минут. Поколебавшись, он решил подняться в квартиру, у дверей которой не раз целовал на прощанье Ксюшу, провожая ее вечерами.

На его звонок открыла, по всей видимости, Ксюшина мама – маленькая полуседая женщина в очках, с такими же розовыми щеками и добрым выражением глаз, как у Ксюши. Она приветливо улыбнулась Реми и практически мгновенно поняла, кто он такой. Кивая усиленно головой, мама размахивала руками и громко кричала по-русски – словно оттого, что она говорила изо всех сил погромче, Реми должен был понять незнакомые русские слова:

– Ушла, ушла! Там, внизу! Ждет вас там внизу! – тыкала мама пальцем в направлении лестницы. – Вни-зу, вни-зу, там! У подъезда, понимаете? Вы разве не видели Ксюшу у подъезда?

На шум вышел Ксюшин папа. Он похлопал дружески Реми по плечу и, подведя его к краю лестничной площадки, произнес слова: «даун, дор!», в коих Реми не сразу опознал «внизу, дверь». Он пожал плечами и, вежливо покивав родителям, спустился вниз, удивляясь, как он мог не заметить Ксению.

Однако даже при самом тщательном осмотре он нигде не обнаружил девушку. Ее не было ни у подъезда, ни в ближайших его окрестностях, ни вообще во дворе. Для верности Реми обошел дом – тщетно. Ксении не было.

Он снова поднялся и позвонил в дверь, которая распахнулась мгновенно, и Ксюшин папа, одетый в куртку, ступил на лестничную площадку, покачивая головой, словно Реми был маленький несмышленыш. Реми стал показывать жестами, что, мол, нет Ксюши нигде, но папа легко побежал вниз. Реми не стал спорить, тем более что в его распоряжении не было языка, на котором можно было бы поспорить, и снова пошел вниз за ее отцом. Ему, решил Реми, должно быть, кажется, что если человек не может говорить на его языке, то этот человек вообще ни на что не способен…