Татьяна Гармаш-Роффе - Шантаж от Версаче

Но на традиционные «надо» и «должно» наехали новые, разрушительные идеи. Так, вдруг стало очевидным, что надо найти себя, что должно время от времени заглядывать в собственную душу, жизнь которой не всегда совпадает с жесткими границами определенного традицией круга. Как совместить это с представлениями о предначертанном пути, который начинается со школы, продолжается в высшей – престижной, несомненно, – школе, затем в приличной фирме и ведет к вершинам успешной карьеры? К тому же вдруг оказалось, что в представления о необходимости иметь семью, обеспечивать ее и воспитывать детей, основанные на долгих католических традициях, врывается слово «любовь». Любовь как самоценность, любовь как личностная самореализация… Не то чтобы француз женился не по любви, но это – если повезет – могло стать хорошим, удачным приложением к делу. Само же дело было куда значительнее, фундаментальнее: основание семьи – то есть выполнение своего гражданского и общественного долга. Понятно, что с таким сверхсерьезным делом не торопились, отгуливали сначала молодость, становились на ноги в карьере, в финансовом положении, затем происходил выбор подходящей для такого важного дела кандидатуры, и в выборе руководствовались многими соображениями, среди которых любовь была лишь одним из. И то не всегда – Реми помнил, как еще друзья-мальчишки в лицее прикидывали: сделаю карьеру, женюсь на скромной женщине из хорошей семьи, которая будет заниматься домом и детьми, – и вот тогда, в придачу, заведу себе пару-тройку хорошеньких любовниц… Вот он, предел мечтаний, вот она, личностная самореализация, вот она, любовь а-ля франсез…

Да и с самим этим чувством не все было ладно во французском королевстве… В менталитете, сложившемся веками, этому чувству было отведено столь ничтожно малое место среди амбиций, тщеславия, притязаний на успех, стремления сделать карьеру – всего того, что связано с самоутверждением в обществе, – что когда оно вдруг накатывало на француза, то оному французу начинало казаться, что внутри его происходит нечто, сравнимое со взятием Бастилии – символом разрушения устоев общества.

И, будучи истинным французом, Реми терял почву под ногами от нахлынувших чувств, а в голову при полной неразберихе лезли мысли плоские, будничные, не соответствующие по размаху его чувствам, мелочно-бытовые… Хотя и важные. Например, что квартира для двоих маловата, что со своим незаконченным журналистским образованием Ксюша никогда не найдет работу и ей надо будет либо сидеть дома – а современные женщины этого не любят, – либо начинать заново учиться чему-нибудь другому во Франции… В общем, он не был готов столкнуться лицом к лицу с проблемами семейного устройства своей жизни и жизни своей будущей жены.

Но он и вовсе не был готов столкнуться с тем, что любовь разрывала его сердце на части, а тревога за Ксюшу просто добивала его. Он смотрел на ее живое кареглазое личико, на вздернутую верхнюю губку, тонкие пальцы, роскошные душистые волосы и умирал от желания быть с ней неразлучно и невозможности устроить это прямо сейчас… Однако Ксюше он не мог всего этого высказать и только молча терзался. И ему казалось, что Ксюша, не понимая его задумчиво-растерянного молчания, и сама впала в какое-то отчуждение, ушла в себя…

Ксюша весь вечер пыталась быть непринужденной, но ей это слабо удавалось. Она улыбалась Реми, роняя какие-то слова, но мысли ее возвращались постоянно к сестре, к их недавнему разговору. Она винила себя в том, что не была внимательна к Александре раньше, что ведь давно с ней что-то странное происходит, а Ксюша, как последняя эгоистка, была всегда занята только собой, как будто у сестры, старшей и самостоятельной, не может быть бед и печалей…

Любительница хорошей литературы и почерпнутых оттуда возвышенных идей, которые до сих пор не входили в противоречие с жизнью, Ксюша осмысливала все в простых понятиях добра и зла. Жизненный опыт еще не сместил, еще не размыл, не углубил и не омрачил эти понятия. Она была убеждена, что из любой ситуации есть выход, что тому, кто в беде, надо помогать. И она была даже готова навязывать свою помощь, относя нежелание других эту помощь принимать за счет их деликатной застенчивости и боязни обременить своими проблемами…

Вот и сейчас она продумывала меры оказания помощи старшей сестре. Необходимо срочно восстановить в ее душе мир, покой и любовь к людям. Что может быть спасительней этой любви? Только она способна помочь прощать, переносить стойко удары судьбы и не чувствовать себя несчастной и обделенной жизнью.