Анатолий Степанов: Любить и убивать

— Ничего не надо, кроме шоколада! — спела Маша.

Пора было сдаваться, и он обнадежил ее:

— Минутку. Сейчас оденусь.

Натянул брюки, влез в футболку и открыл дверь.

— Добрый вечер, Георгий, — воспитанно поприветствовала его Маша.

— Вы же меня Федором хотели звать, — напомнил он.

— Передумала, — сообщила она и, оглядевшись, невинно поинтересовалась: — Мы здесь, в передней, поговорим?

— Проходите, — без восторга предложил Сырцов и посторонился.

Она двинулась в комнату, на ходу басом изображая фольклорного милиционера:

— Пройдемтя, гражданка! — и визгливо — в ответ за «гражданку»: — А вы руки не крутитя!

— Присаживайтесь, — посоветовал он ей, сам уже усевшись на диван. Она плюхнулась в кресло, с удовольствием попрыгала в нем и успокоилась, закинув обутую в кроссовку ступню правой ноги на колено левой, голень которой придерживала обеими руками.

— Ну, и зачем вы ко мне пожаловали? — осведомился Сырцов, на конце фразы непредсказуемо и затяжно зевнув.

— Это вы нарочно? — участливо спросила она.

— Я задал вопрос, — разозлился он.

— Вы зевнули.

— Но вопрос-то вы слышали?

— Я хочу вам помочь, — объявила Маша и, уронив правую ногу на пол, перевела себя почти в горизонтальное положение.

— Не надо, — твердо сказал он.

— Надо. У Ксении не было человека ближе, чем я.

— Она, безусловно, восхищалась вами, — понял он.

— Поначалу — да, — легко согласилась Маша. — Но мотом мы стали настоящими подругами.

— Подруга матери, подруга дочери…

— А что тут удивительного? Я — как раз посередине между ними.

— Хотите сказать, что вам тридцать два года?

— Тридцать! Тридцать! — завопила она, успокоилась и добавила: — И то много.

— Следовательно, Светлане Дмитриевне сорок.

— Ну уж!

— Но Ксении — двадцать, вам, как вы утверждаете, тридцать. Простая арифметика…

— Посредине — это символически, в более широком смысле!

— Тогда я не понял. Пардон. — Извинившись, Сырном замолк. Не след ей помогать вопросами, пусть сама выкарабкивается.

Но она была безудержна в своем нахальстве и перла как танк:

— Вы ни о чем не хотите меня спросить?

— Нет.

— А зря. Я много знаю.

— Кто много жил, тот много видел.

— Видела-то я много, а жила… Кажется, что и не жила вовсе.

— Чем же вы тридцать лет занимались?

— Ждала. Сначала принца, потом фарта.

— Дождались?

— Дождалась. Принца, но он оказался самозванцем. А фарт еще не пришел.

— Еще… Значит, надеетесь.

— Надеюсь. — Она резко изменила позу, восстав, воткнула локти в колени и положила мордашку в вазочку из ладоней. — Можно закурить?

В ответ на его разрешительный кивок выскочила из кресла, вытащила из кармана рубашки пачку «Мальборо» и зажигалку, на ходу закурив, прошла к балконной двери. Порывиста и неожиданна, как ласточка в полете. А задок под джинсами в обтяжку — ладный. Аппетитный задок. Она вернулась и, не садясь, спросила:

— Почему вы меня не расспрашиваете?

— Не хочу.

— Но, как я понимаю, ваша главная задача — сбор информации.

— Мне не нужна навязываемая информация. Она — всегда вранье.

— Значит, вы считаете, что мое явное желание помочь вам в поисках Ксении — лишь повод, а истинную и тайную причину моего визита я пока тщательно скрываю. Так?

— Ага, — с удовольствием согласился он. Бой-баба, гуляет, как хочет, по острию ножа. Следовало принять ближний бой. — Какова же истинная причина вашего визита ко мне? Вот эту информацию я с удовольствием выслушаю.

— Не время еще, паренек, — решила она и возвратила себя в кресло. Теперь ее внимание привлекла тахта. — А станок у тебя роскошный, Жора. Увлекаешься этим спортом?

Достала, стерва. Сырцов разозлился:

— По-моему, мы с вами на брудершафт не пили.

— А что нам мешает сделать это сейчас?

— То, что я не пью.

— Все-таки завелся! — возликовала она. — И сдержанность пропала, и юморок, и превосходство над разнузданной бабой. Дал слабинку, сыщик!

Теперь она дала слабинку. Сырцов ласково спросил:

— Следовательно, наш разговор окончен? — И тоже встал. — При такой-то эффектной коде?

— Разговор — да, — согласилась она, шагнула навстречу и прижалась — ладонями к груди, титьками к солнечному сплетению. — Здоровый какой!

— Рост один метр восемьдесят шесть сантиметров, вес девяносто килограммов, — четко отрапортовал он, держа руки по швам.

— И не хочется? — не отрываясь от него, искренно поинтересовалась Маша.

— А какое это имеет значение? Во всяком случае — не буду.