Сергей Донской: Кидалы в лампасах

Я знаю этого человека неплохо, можно даже сказать, хорошо. Если бы мне довелось пройти с ним через те испытания, которые выпали на его долю, я бы, наверное, почел за честь называть его своим другом. Но мы ходили и ходим по жизни разными путями-дорожками, поэтому о настоящей дружбе говорить не приходится. Его боевые товарищи служили там или навсегда остались там , где я ни разу не был и (к своему стыду и облегчению) никогда не побываю. Мы с ним обитатели параллельных миров, которые никоим образом не пересекаются. То, что он запросто может обратиться ко мне со словами: «Серега, брат», абсолютно ничего не меняет. Он и совершенно левого пассажира может назвать «братишкой», что из того?

Двое таких разбитных «братишек» недавно заглянули в наше купе с предложением перекинуться в картишки, выслушали встречное предложение моего спутника и тут же удалились, сделавшись тихими и чинными, как на похоронах. Исчезли в неведомом направлении и ресторанные девицы, не сумевшие навязать ни одной бутылки своего сногсшибательного пойла, настоянного на клофелине. Потерял к нам всяческий интерес и проводник, якобы английского чаю которого мы так и не попробовали.

Короче говоря, никто больше не тревожит нас в нашем купе спального вагона фирменного поезда «Донбасс». То, что должно было появиться на столе – появилось, то, что следовало налить – налито, налитое – выпито, выпитое – закушено. Хорошо. За окнами несется непроглядная ночь, а мы посиживаем себе в тепле и уюте, жуем, беседуем.

Меня несколько удивляет резкая реакция товарища на мое предложение угоститься домашними пирожками. «С капустой?» – мрачно спрашивает он, глядя на вполне безобидные пирожки так, словно обнаружил на столе целый выводок ядовитых скорпионов. Услышав мои заверения о том, что капустой тут даже не пахнет, он несколько успокаивается, но к угощению все равно не притрагивается, хотя то и дело косится на него с неприязненным видом.

Отметив про себя эту странность, я незаметно накрываю пирожки салфеткой, а сам завожу разговор об особенностях национальной разведки. Меня интересует спецназ ГРУ, в котором служил (или по-прежнему служит) мой собеседник.

Он пожимает плечами.

– Тоже мне, тайна за семью печатями! Это разведывательно-диверсионные части, предназначенные для действия в оперативном тылу противника на глубину до тысячи километров.

– Ага, – киваю я с глубокомысленным видом. – Тактическая разведка.

– Разведка чаще всего побоку, брат. Гээрушные спецы – это диверсанты. Головорезы. Нашу историю знаешь?

– Российскую?

– Не тормози, Серега. Имеется в виду история спецназа ГРУ.

Я вспоминаю то, что успел накопать во всевозможных справочниках и в Интернете:

– Насколько мне известно, первые разведывательно-диверсионные формирования в составе военных округов и армий появились в 1951 году.

– Ни хрена тебе не известно. Про Пржевальского слыхать доводилось?

– Ну, – я напрягаю память, – он, кажется, лошадь какую-то открыл. Низкорослую такую, мохнатую. Дикую.

– Сам ты дикий, брат. Никита Михайлович был офицером тогдашнего Генштаба. Его экспедиции финансировались военным министерством. По сути, это были рейды на всю глубину Центрально-Азиатского ТВД.

– Тэ-вэ… Как?

Заметив озадаченное выражение моего лица, товарищ снисходительно поясняет:

– Телевидение тут ни при чем. Я о театре военных действий говорю. Пржевальский, по сути своей, являлся спецназовцем, понял?

– А его научные экспедиции? – изумляюсь я. – Его именем даже горный хребет назван. Или озеро.

– Фикция. Оперативное прикрытие.

– То есть никаких путешествий не было?

– Путешествия-то были. Да только правды о них в учебниках и энциклопедиях не пишут.

– Это что же, государственная тайна?

– Уже нет, хотя еще лет пятнадцать назад подобная информация считалась секретной. За повышенный интерес к деятельности Пржевальского можно было поплатиться скрученными яйцами, отвечаю.

– Скрюченные яйца? – переспрашиваю я.

– Скрученные, – успокаивает меня товарищ. – Всего лишь скрученные, Серега.

– В тисках, что ли?

– Зачем в тисках? Мы ведь не дикари, не средневековые инквизиторы. Мы используем достижения цивилизации на всю катушку. Я просто употребил термин для обозначения лица, перенесшего пытку током на половых органах.