Сергей Донской - Наркомент

Глаза, обращенные на меня, были полны неописуемой муки и слез, почему-то вязких, как жидкое стекло, потому что они никак не могли пролиться по небритым щекам.

– Грл! – Пашу выгнуло, согнуло, опять распрямило, точно большущего сома, задыхающегося на суше. – Грл! – повторял он, как заведенный, а пена хлопьями летела вокруг.

Во время одного из судорожных рывков он сбросил с себя одеяло и предстал перед нами в весьма комичном – если бы не драматизм ситуации – виде. Трусов на моем недруге не было – только бинты да майка, изгаженная ошметками белой массы, в которой начали проступать кровавые разводы. Лежащий на мокрой простыне, он напоминал огромного уродливого младенца, дрыгающего всеми конечностями в безнадежном стремлении облегчить свои страдания. Его смерть казалась жуткой пародией на рождение.

Я сообразил, что можно отвернуться, когда все было кончено. Верка догадалась сделать это раньше, она стояла ко мне спиной, и ее плечи были подняты неестественно высоко.

– Папка, пистолет, – напомнила она, не оборачиваясь. – Их заберем с собой. Пустой пакетик, шприц, ложка. Это выбросим где-нибудь по дороге.

– Может быть, не стоило его убивать? – спросил я таким тоном, как будто все еще можно было переиграть.

– Он ни за что не успокоился бы, пока не расправился с тобой, – холодно произнесла Верка, продолжая смотреть в стену. – Это была самая настоящая ненависть, я же видела его взгляд. Никто и никогда не станет охотиться за тобой так, как делал бы это он. Насколько я понимаю, все дело в какой-то женщине?

– Теперь ты моя женщина, – сказал я. Это прозвучало так просто, что я счел нужным добавить: – Если не возражаешь.

– Уходим быстро и тихо, – сказал я.

– Пакет с вещами не забудь.

Я взял пакет и высвободил ножку стула из дверной ручки. Верка легонько толкнула дверь.

– Назад, – вдруг скомандовала она, развернув меня на сто восемьдесят градусов, когда заметила процессию белого медицинского братства, возникшую в дальнем конце бесконечно длинного коридора.

Начался ритуал утреннего обхода.

– Выход там, – слабо возразил я.

– В любой больнице всегда есть лестница черного хода, – терпеливо пояснила Верка, продолжая шагать чуть впереди, вцепившись в рукав моей куртки.

По обе стороны мелькали однообразные двери палат, выставленные из них тюки с грязным бельем, настенные стенды с профилактическими призывами. На одном из плакатов был изображен исполинский шприц, каким только мамонтам прививки делать. На кривовато начертанной игле раскорячился некто большеголовый, зубастый и пучеглазый, изображавший, надо полагать, болезнетворного микроба. Помнится, на ходу мне подумалось: «Хорошо бы вывесить вместо этой мазни фотографию Воропайло во всей его теперешней красе. Стафилококк продажный, милицейский, после санитарной обработки. Такой плакат непременно привлекал бы огромное количество любопытствующей публики».

Мы очутились на лестничной площадке, усеянной окурками и засохшими плевками так густо, словно здесь не убиралось с тех самых пор, когда были упразднены всяческого рода проверочные комиссии и коммунистические субботники, на которые выгонялись даже тяжелобольные с сотрясенными мозгами и загипсованными конечностями.

Это было нечто вроде огромного колодца, вдоль стен которого, опасливо огибая пустоту, тянулись лестничные блоки. Хотя мы находились лишь на втором этаже, площадка подвала внизу казалась очень далекой.

Я бросил взгляд вверх, как бы желая напоследок увидеть купол этого травматологического храма. Глаза скользнули вдоль высоченных оконных проемов, невольно дивясь тому, что ни одно из стекол до сих пор не выбито, мимоходом пересчитали все лестничные проемы и натолкнулись на далекую человеческую фигурку, застывшую на фоне белого потолка, который смотрелся отсюда как половинка стандартного листа бумаги.

Темная фигурка, четко обрисованная по контуру, казалась малюсенькой хрупкой статуэткой, которую неосторожно установили на самом краешке пропасти. Деталей разглядеть не удавалось, но для того, чтобы опознать в одинокой фигурке Светку, мне было достаточно двух белых пятнышек, обозначенных там, где у нее заканчивались руки. На длину ладони выше, чем у меня и всех остальных людей.

– Ну? – нетерпеливо сказала Верка, задирая голову тоже. – Что мы здесь забыли?

– Моя жена, – тупо представил я ей Светку. – Которой руки отрубили, помнишь, я тебе рассказывал?