Ричард Паттерсон - Степень вины

Терри кивнула:

— Да, представляю.

Линдси на мгновение задумалась.

— Двадцать лет назад я поняла, что в любое время, в любую эпоху человек бывает разным. Но есть множество людей, которым это понять трудней, чем формулу «равная плата за равный труд», и я не хочу лишний раз давать повод всяким вахлакам поиздеваться над подобными отношениями. К тому же это означало бы для меня конец общественной деятельности.

Терри почувствовала нечто невысказанное за словами собеседницы.

— Что еще, — мягко спросила она, — знал Ренсом?

Во взгляде Линдси появилось изумление:

— О чем вы?

— Но ведь вы же хотели, чтобы Ренсом рассказал вам нечто, чего вы не знали. — Терри прямо и открыто смотрела на нее. — Точно так же вы надеялись, что я смогу вам это рассказать.

Лицо актрисы менялось на глазах — удивление сменилось покорностью судьбе, потом невыразимая мука отразилась на нем. Но в то же время во взгляде, устремленном на Терри, впервые мелькнула искорка интереса.

— У вас поразительная способность, — заметила она, — молчать, даже замереть, когда слушаете кого-нибудь. И человек не сразу понимает, что вы узнали гораздо больше, чем он хотел рассказать вам.

Терри была удивлена — похоже, мисс Колдуэлл говорила правду, хотя даже она сама не знала за собой такой способности.

— Но это никому не приносит вреда, — возразила она.

Линдси молча рассматривала ее. Наконец сказала:

— Давайте прогуляемся! Мне хочется на волю.

Терри сбросила туфли на высоких каблуках. По деревянной лестнице они спустились на берег и зашагали по песку. Актриса походила на отпускницу, а ее спутница — на секретаршу респектабельной фирмы. Мы, наверное, выглядели бы забавной парочкой, подумала Терри, если бы не выражение лица Линдси.

— Именно на той неделе, — начала та, — Лаура рассказала мне о Джеймсе Кольте.

Терри с удивлением посмотрела на нее.

— А сколько времени прошло после этого до ее самоубийства?

Линдси, наклонившись, закатала джинсы. Спокойно ответила:

— Дней десять или около того.

По ее тону Терри поняла, что вопросы больше задавать не следует. Они молча пошли дальше.

Спустя некоторое время актриса заговорила снова:

— До меня, разумеется, и раньше доходили слухи. О том, что она и Кольт тайно встречаются, и даже о том, что она мечтает стать «первой леди» — конечно, это было невозможно. И все же странно было услышать от нее о том, как она занимается любовью с «будущим лидером свободного мира». Так она шутливо называла его — белокурого красавца, который с экранов телевизоров говорил о мужестве и самопожертвовании, о социальной справедливости. — Колдуэлл посмотрела на Терри. — После того, что я узнала, у меня стало скверно на душе. Джеймс Кольт был для меня героем, и я от всей души желала, чтобы он оказался немного лучше хотя бы тех последних шестерых парней, с которыми я переспала. Чтобы он оказался слишком хорошим и не воспользовался слабостью Лауры, как очередной нечистоплотный продюсер, который окучивал ее где-нибудь на кушетке, а потом как ни в чем не бывало возвращался домой к жене и сыну. Теперь я поняла, что худшим во всем этом было то, как сама Лаура относилась к нему.

Он был таинственной силой, которую она не понимала. Лаура хотела веровать в него, но в то же время в глубине души таила на него обиду — она называла его «всемогущим богом» так же часто, как и по имени. Одно было ясно: Лаура принадлежала ему всецело. Даже ее шуточки на его счет были рабскими остротами. — Рассказчица замолчала, ссутулилась. — Все это наводило меня на размышления о собственной судьбе.

Терри посмотрела на нее:

— Значит, Лаура вас кое-чему научила?

— Вы даже представить себе не можете, как много мне дали ее уроки. — Она застыла неподвижно, глядя вдаль. — Я была там в тот вечер, когда Джеймс Кольт договаривался с ней о встрече в Палм-Спрингс.

Терри молчала, пораженная.

Повернувшись к воде, Линдси стояла там, где, достигая своей наивысшей точки, волны исчезали в песке. Ветер ерошил ее темно-желтые волосы, отливавшие на солнце золотом.

— Мы были в ее доме, — тем же ровным тоном рассказывала актриса, — в розовой спальне с огромным зеркалом на потолке, его сделали по заказу одного из ее мужей. Я лежала, положив голову на плечо Лауры, видела в зеркале, как она гладит мои волосы.

На какое-то мгновение в голосе зазвучали мечтательные нотки.

— Я не испытывала ни радости, ни печали. Только умиротворение и одновременно какое-то чувство утраты. Как будто это была не я сама, а лишь оболочка, где я помещалась до той поры, пока что-то не изменилось во мне и я не переселилась в иной образ, не похожий на тот, в котором пришла сюда. Потом я услышала слова Лауры.