Ричард Паттерсон - Степень вины

Дверь лифта закрылась, и они остались одни. Она обессиленно прислонилась к стене.

— Как ты смог меня вытащить? — устало спросила она.

Пейджит нажал кнопку. Лифт, поскрипывая, пополз вниз.

Мария, наверное, согласилась бы оставаться в замкнутом пространстве этой кабинки, подумал он, лишь бы никто не беспокоил.

Дверь лифта открылась.

За входной стеклянной дверью подстерегала толпа репортеров, сдерживаемая полицейским кордоном. Коридорное эхо вторило звукам их приглушенных голосов.

Мария отпрянула назад. Пэйджит остановился. Хотя предупреждал ее об этом, сам не был готов к столь скорой встрече с прессой.

— Что нам делать? — спросила она.

Он увидел, что один из операторов уже засек их и проталкивается вперед, чтобы занять удобную позицию. От него пошло движение по всей толпе. Пэйджит почувствовал приступ раздражения и на журналистов, и на Марию.

— Сделаю короткое заявление, — наконец решил он. — И пойдем. Ты — жертва, потрясена, но чувства собственного достоинства не потеряла. — Обернулся к ней и сказал, улавливая горечь в своем голосе: — Тебя впервые увидят после того, как убит Ренсом. И всякое экстренное сообщение будет начинаться с того, какое у тебя лицо. Что запомнят люди — что запомнит Карло — это то, как ты выглядела.

Она неспешно кивнула, как будто не замечая его тона. Потом взяла его под руку.

Пэйджит посмотрел вниз, на ее пальцы.

— Нас впервые увидят после Вашингтона, — спокойно заметила она. — Что они запомнят — это то, как мы выглядим.

Спокойствие было в ее голосе, спокойствие было в ее глазах. Пэйджит неожиданно понял, что ее уход из его жизни был всего лишь иллюзией. Страшная усталость навалилась на него; приговор однажды вынесенный, подумал он, никогда не будет отменен, долги прошлому никогда не будут возвращены.

Ночью, накануне того дня, когда они должны были давать показания в сенате, Мария позвонила ему.

— Я должна видеть тебя, — сказала она.

Был час ночи, а Пэйджит все никак не мог уснуть. Всего два месяца назад она делила с ним постель — теперь это было невозможно.

— Почему бы не поговорить по телефону? — возразил он.

— Мне нужно видеть тебя, Крис.

— Что именно тебе нужно? Все уже сказано.

— Это не о Ласко. — Ее голос был холоден и решителен. — Это личное.

Он смотрел в темноту комнаты, в ничто.

— Где? — наконец спросил он. — У меня?

— Я не хочу, чтобы нас видели вместе — двух главных свидетелей, как раз накануне дня показаний. Подумают, мы обсуждаем, что мне говорить. — В ее голосе сквозила ирония. — Жди меня у памятника Джефферсону. Ты как-то говорил, что тебе там нравится.

Ночь была по-осеннему холодной. Обрамленный полукольцом вишневых деревьев, купол был темен, в бледном свете одиноким каменным изваянием стоял Джефферсон, всматривался вдаль, как будто ждал кого-то, кто, может быть, никогда не придет. Пэйджит повернул к зацементированной площадке возле Тайдл Бейсн, приливного бассейна. Вода была как черная тушь; дальше, в центре прямоугольного газона длиной в добрую милю [11] Миля равна 1,609 километра. , темнел памятник Вашингтону, и вершина его исчезала в ночи. Дальний край прямоугольника мемориала Линкольна был так далек, что выглядел как на туристской открытке. Пэйджит был один.

— Привет, Крис.

Он обернулся. Мария была одета в темные шерстяные слаксы, шелковую блузку, на плечах — строгий жакет, серебряные серьги в ушах. В лунном свете лицо ее казалось очень загорелым, а волосы отливали глянцем, как только что вымытые. Она словно пришла на свидание.

— Как я понимаю, — начала она, — ты был занят последние два месяца. С нашего последнего разговора.

— Как и ты, я слышал. — Он помедлил, всматриваясь в ее лицо. — Интересно, что же мы с тобой должны уладить.

— О, я сгораю от смущения.

Пэйджит едва сдержал невольную улыбку и снова посмотрел на нее.

— Я беременна, Крис.

Он замер, ошеломленный.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Он отвернулся, уставил неподвижный взгляд на воду бассейна. Потом взглянул ей в глаза:

— От кого?

На мгновение она как будто окаменела, потом слабо улыбнулась.

— Едва ли это приятно слышать.

Пэйджит пожал плечами:

— Последние два месяца начисто вышибли из меня всякую романтику.

Мария смотрела в сторону.

— Настолько, что ты забыл наш последний уик-энд?

— Ты все прекрасно понимаешь, — сказал он после продолжительной паузы.

Она придвинулась к нему:

— Горькая правда в том, Крис, что в тот уик-энд мы забыли о многом.