Юлиан Семенов - Огарева, 6. Повести

- Сань, - сказал Прохор, - ты это… ты сегодня меня увидь. У меня все уже выяснилось с тем, про чего я говорил тогда, помнишь?

- Помню.

- Где увидимся-то?

- А где ты хочешь?

- Ты свое предложи, Сань…

- Давай в центре. Около Пушкина.

- Нет. Я в центр не хожу, Сань. Там народу много. Я по-хорошему люблю, чтоб ты и я. Давай у вокзала, ладно? У Курского. Мне туда ехать на метро просто, без пересадок. А?

- Что, у Курского народу меньше? - спросил Сударь. - Тоже мне, нашел пустыню…

- Там народу вовсе нет, - ответил Прохор. - Ты чего говоришь, Сань, ты ж умный! Там не народ, там пассажиры, а они ездят, пассажиры-то, они на одном месте не живут. Ты часам к девяти подходи на площадь, я тебя отыщу. Ладно?… Договорились? Не забудешь? У касс. Лады? Ну, пока, Сань.

- Пока.

- Э, Сань, погоди. Ты это… ты приятеля своего возьми, я на него посмотреть хочу.

- Ладно, - ответил Сударь, - возьму.

Разбудив Читу, он сказал:

- Мы с тобой сегодня в одно место пойдем. Познакомлю тебя с человеком. Он хитрый, как змея, так что ты не вздумай ему сказать про того шмака, который с нами был в кассе.

- Про кого?

- Ну, про того парня, которого я взял в кассу. Про мальчишку этого…

- А что такого?

- А то, что водку жрать нельзя перед делом! Хорошо, если он смылся, а ну как его поймали? Начнут мотать… А вдруг мы с тобой что-нибудь ляпнули ему? Я вроде ничего не говорил, а ты ведь трепач, особенно когда банку примешь.

- Я молчал.

- Ты и молча умеешь трепаться.

- Сам больно хороший.

Сударь легонько стукнул Читу по щеке и вздохнул.

- Вставай, - сказал он, - пойдем жрать. У меня с похмелюги башка трещит.

- Куда? В «Москву»?

Сударь подумал с минуту, а потом ответил:

- Не-е. Я в центр не хожу. Там народу много. Поехали в Парк культуры. Чайки летают, мамаши одинокие с деточками прогуливаются.

- В парк - так в парк…

- Слышь, а Надька с тобой в кабак пошла, мне ногу жала, а уехала с тем парнем.

- С каким?

- Ну, с черным с этим, который ее танцевать клеил…

- Она одна ушла.

- Киря… Он ее за углом в такси ждал.

- Точно?

- Точно.

- Вот паскуда…

- То-то и оно…

Чита стал одеваться. Он натянул носки и майку; прыгая на одной ноге, влез в брюки и только потом, помахав руками, что заменяло ему зарядку, сказал:

- Зараза. Меньше чем за ящик коньяку не прощу.

- Я б за чекушку простил, - сказал Сударь, - она ж проститутка. Скучно. Все заранее известно - как расписание поездов. Лично я влюбиться хочу. В девственницу. И чтоб любовь была - со слезами, с ревностью, чтоб пострадать можно было… А Надька твоя как животное…

- Не обижай мою подругу. У нее комната с видом на Пушкинскую площадь. А девственницы твои с родителями живут, им родители шмон учиняют, давят авторитетом… Я пистолет возьму, ладно?

- Это зачем?

- К Надьке съездим.

- Расстрелять хочешь?

- Ага. Приведу в исполнение.

- Ладно, пошли. Наган не бери, заметят - шухер будет. А Надьку лучше душить, у ней шея толстая, под пальцем будет ерзать…

Теперь Садчиков, подменивший Рослякова, который уехал на другое задание, шел вместе с Ленькой, а Костенко с оперативником фланировали параллельно с ними, только по другой стороне улицы. Они по очереди закусывали в столовой на углу проезда МХАТа и улицы Горького, а потом снова выходили в жаркий шум и бродили от проспекта Маркса до площади Маяковского.

Садчиков сказал:

- Обидно, Лень, мы с т-тобой бандитов ищем на таких хороших улицах. Одни названия чего с-стоят. Как ты думаешь, что формирует у нас бандитов?

- Не знаю.

- А ты п-подумай…

- Я думал…

- Водка, Л-леня… Пить не умеешь - глотай кефир. Ненавижу пьяниц.

- Это вы всё про меня? - спросил Ленька.

- Отчасти, - улыбнулся Садчиков, - но ты еще н-начинающий алкаш.

- У меня начало оказалось концом.

- Как на торжественно-траурном заседании излагаешь, - снова улыбнулся Садчиков, - ты проще г-говори, это с-сближает. Мы ж с тобой условились… Проще из-злагай…

- Так я ж просто и говорю. В жизни больше водки не выпью.

- Ну, зароков вслух не давай, не н-надо. Ты про себя больше ст-тарайся. Вслух - все легко. У нас одного товарища в управлении прорабатывали на с-собрании. За дело, правильно прорабатывали. А он потом вышел на трибуну - и айда себя помоями обливать. «Я, говорит, и т-такой и с-сякой, я и негодяй, я и слепец…» А потом - фьюить! «Все, говорит, о-осознал, все понял и вас, говорит, благодарю». Даже, представь себе, хлопать ему н-начали. А по-моему, он подонок. Если б он выш-шел на трибуну и минуты две просто-напросто помолчал и в глаза людям посмотрел, - куда как п-правдивей это все было бы, честное слово.