Юлиан Семенов - Огарева, 6. Повести

- Да. Назаренко…

- Учился… Как же, как же…

- Вы его помните?

- «Кто не знает собаку Гирса?» - так, кажется, у Лавренева? Конечно, помню. Подонок.

- Это известно. Меня интересуют детали. Его друзья, привычки, его манера обращаться с людьми, его увлечения, страсти, странности…

- Из меня плохой доктор Ватсон.

- Да я и не Шерлок Холмс. Постарайтесь вспомнить о нем что можете. Это очень важно. Он преступник, скрывается. И вооружен. Нам сейчас каждая мелочь важна.

- Столько лет прошло… Трудно, как говорится, вспоминать.

- А вы через себя. Попробуйте вспомнить себя шесть лет назад. Друзей вспомните… Врагов… По Станиславскому: вызовите цепь ассоциаций.

Гипатов прищурился, взял со стула ручку и принялся писать на чистом листке бумаги только одно слово: «дурак, дурак, дурак» - строчку за строчкой через запятые, очень ровно и аккуратно. Он силился вспомнить Назаренко, но, как ни старался, ничего у него из этого не получалось, потому что вспоминалась ему первая практика - в горах, на строительстве рудника, куда Назаренко не поехал, достав справку о временной нетрудоспособности в связи с гипотонией. Это Гипатов помнил точно; они еще все смеялись на курсе: живой гипотоник ходил по институту и жаловался на головные боли, а от него за версту несло водкой и духами. «Духи-то, кажется, были «Кармен», - вспомнил Гипатов. - Почему-то все пьяницы любят женские духи». Потом он вспомнил зеленый костюм Назаренко - тот всегда носил яркие костюмы и очень пестрые рубашки.

- Как говорится, ни черта не вызвал я ассоциациями, - вздохнул Гипатов, - кроме пустой лирики. Если бы он злодеем уже тогда был или, наоборот, добрым гением - другое дело. Запоминают заметных. А он был вроде амебы - полностью лишен какой бы то ни было индивидуальности…

- Плохо дело…

- А черт с ним, найдется, я думаю, а?

- Должен, конечно.

- Когда схватите - от меня привет. Он меня помнит, я ему рожу единожды бил. Товарищ был отменно трусоват.

- Чего же он боялся?

- Силы… Да, вспомнил. Он, если за девушкой ухаживал, любил с ней вечером мимо ресторанов ходить. Оттуда какой пьяный завалится - ну, такой, что на ногах не стоит, - он ему с ходу по морде. Девушки любят, когда с ними ходит сильный парень, в сильных быстрей влюбляются, да и боятся их… А Назаренко больше и не надо было. Я же говорю, подонок…

Он говорил страстно, с надрывом, но иногда замолкал и тяжело смотрел в одну точку, прямо перед собой, куда-то мимо Костенко. Руки у него были маленькие, толстые, удивительно женственные, только с обгрызенными ногтями. Он беспрерывно курил, но не гасил окурки в пепельнице, и они дымились, как благовония в храме.

- Понимаете, - вдруг снова взорвался Шрезель, - так мне трудно вспоминать! Предлагайте какой-нибудь вопрос, тогда у меня пойдет ниточка. Я люблю наводящие вопросы. Вы помогите мне вопросами, тогда я смогу понять, что вас интересует. Как человек серый, я самостоятельно мыслить не умею, только по подсказке, - он усмехнулся и повторил: - Только по подсказке… Но я просто не могу себе представить его в роли грабителя.

- Почему?

- Ну, теория квадратного подбородка, дегенеративного черепа и низкого лба, я это имею в виду. Ламброзо и его школа. Назаренко был красивым парнем, с умным лицом… И глаза у него хорошие…

- Тут возможны накладки. Ламброзо у нас не в ходу.

- Напрасно. По-моему, его теория очень любопытна. На Западе он в моде.

Костенко был по-прежнему зол - он трудно отходил после посещения исполкома. Поэтому он сказал:

- В таком случае я вынужден вас арестовать прямо сейчас. Как говорится, превентивно…

Шрезель засмеялся.

- За что?

- За Ламброзо. Он знаете как определяет грабителя-рецидивиста?

- Не помню.

- Могу напомнить, только не обижайтесь. Растительность, поднимающаяся по щекам вплотную к глазам, выступающая вперед нижняя челюсть, толстые пальцы, крючковатый нос, обгрызенные ногти.

Возьмите зеркало, внимательно смотрите на свое лицо, а я повторю ваш «словесный портрет» еще раз.

- Неужели я такая образина? - спросил Шрезель, но к зеркалу, стоявшему на низком столике около приемника, невольно обернулся. Он внимательно оглядел себя и переспросил: - Разве у меня нижняя челюсть выступает?

- Должен вас огорчить…

- О, погодите, у него внизу, вот здесь, - Шрезель открыл рот и показал два передних зуба, - были золотые коронки! Ура! Пошла ниточка! Вы мне помогли… Я могу фантазировать, если мне помогают! Еще вспомнил: он очень любил, как он определял, «вертеть динамо». Брал такси, катался по городу, потом останавливался у проходного двора, говорил, что выходит на минуточку, и убегал. То же он проделывал в ресторанах, он очень любил рестораны, он еще меня научил заказывать свекольник и рыбу по-монастырски.