Юлиан Семенов - Огарева, 6. Повести

- Берите меня к себе, я их теперь, подлюг, терпеть ненавижу до смерти.

- Грамматика у тебя страдает, - сказал комиссар. - Некрасиво говоришь, Голубев, как дефективный ты говоришь - «терпеть ненавижу»… Учиться тебе надо… А что на своего брата взъелся?

- Есть причина, - сказал Голубев. - Их душить надо. Псы, нелюди, паразиты, стариков обижают, я их маму в упор видал.

Комиссар помнил его таким, каким он был три года назад, перед арестом. Те же наколки, то же квадратное лицо, те же губы, разбитые в драках, те же оловянные «фиксы» и та же челочка. Все вроде бы то же, а человек перед комиссаром сидел уже другой. Тогда комиссар улыбнулся и подумал: «Форма - уже содержание? Дудки, милый Гегель. Загнул ты здесь, дорогой».

Вот так и сейчас, глядя на Леньку, он внутренним своим чутьем понимал, что парень изменился, что в нем сломалось нечто определявшее его раньше. Комиссар это видел и по тому, как на Леньку смотрел его отец, и по тому, как прислушивался к его голосу Лев Иванович, и еще по тому, как Садчиков переглядывался с парнем, когда тот замолкал.

- Ну, - сказал комиссар, - это все хорошо. Но ты объясни мне, как же мог с ними пойти на грабеж? Растолкуй - не понимаю…

- Я этого растолковать не смогу, товарищ комиссар. Я сам не понимаю…

- Потому что был пьяный?

- Да.

- А я и не прошу, чтоб ты в себе - в пьяном - копался. Ты мне по трезвому делу объясни. Вот сейчас как ты это объяснить можешь? Постарайся на все это дело посмотреть со стороны.

- Бывают провалы памяти…

- Ты думаешь, у тебя был провал?

- Да.

- Плохо дело, если провал. Так вообще загреметь недолго, если оступишься… Громко можно загреметь, мил душа, надолго.

- Так я уже…

- Уже ты дурак, - сказал комиссар. - Если, конечно, не врешь нам. А когда оступаются, становятся преступниками. Тут разница есть, серьезнейшая, между прочим, разница. В дверь постучались. Лев Иванович вздрогнул. «Волнуется старик, - отметил комиссар, - на Дон Кихота похож. Такой же красивый… Пронзительную какую-то жалость к таким чистым людям испытываешь… Именно - пронзительную».

- Разрешите, товарищ комиссар? - заглянув в кабинет, спросил Росляков.

- Прошу.

Росляков подошел к столу и, положив перед комиссаром небольшую картонную папку, раскрыл ее торжественным жестом фокусника.

- Садитесь, - сказал комиссар и начал рассматривать содержимое картонной папки. Он что-то медленно читал, раскладывал перед собой фотокарточки, словно большой королевский пасьянс, разглядывал, чуть отставив от себя - как все люди, страдающие дальнозоркостью, - дактилоскопические таблицы, а потом, отложив все в сторону, попросил:

- Ну-ка, Лень, ты мне Читу опиши. Только с чувством, как в стихах.

- Я б его в стихах описывать не стал.

- «Социальный заказ» - такой термин знаешь? Проходили в школе?

- Проходили, - улыбнулся Ленька. - Черный, лицо подвижное, рот толстогубый, мокрый, очень неприятный, как будто накрашенный. На лбу, около виска, шрам. Большой шрам…

- Продольный?

- Да.

Комиссар снова начал разглядывать содержимое папки, сортировать документы, разглядывать таблицы через лупу, а потом взял со стола карточку, поднял ее и показал Леньке:

- Этот?

- Этот, - сказал Ленька и поднялся со стула, - это Чита, товарищ комиссар.

Через час две «Волги» остановились в Брюсовском переулке. Из машины вышли пять человек. Двое остались у ворот, а Садчиков, Костенко и Росляков вошли в большой гулкий двор. Садчиков шел по левой стороне двора и насвистывал песенку. Росляков со скучающим видом, вразвалочку шел посредине. Он шел не глядя по сторонам и гнал перед собой пустую консервную банку. Она звенела и громыхала, потому что двор был тесный, стиснутый со всех сторон кирпичными стенами домов.

Костенко шел по правой стороне, хмурый и злой. Утром он снова был на приеме в исполкоме по своим квартирным делам. Костенко жил в покосившемся деревянном домике на Филях, в девятиметровой комнате. Маша с Аришкой жили то у бабушки на Кропоткинской, то уезжали в деревню на все лето, пока у Маши были каникулы. Но она в следующем году должна была кончить университет, и тогда уезжать на три месяца будет нельзя.

Заместитель председателя исполкома знал Костенко - он ходил к нему уже второй год, и поэтому сегодня утром принял его особенно приветливо, усадил в кресло и угостил папиросами «Герцеговина-Флор».

- Знаю, знаю, - сказал он, - в ближайшее время поможем. Вы поймите положение, товарищ… Трудное у нас положение, очередь-то громадная…