Андрей Орлов - Я навсегда тобою ранен...

– А мне вообще ничего не говорил, – пожурил Мурзин. – Земляк, называется.

Голованов смутился.

– Да не с руки мне туда одному – скучно, тяжело... А вдруг и впрямь туфта? А если нет, то чего жадничать – там этого рыжья такая прорва, что на несколько жизней хватит...

– Какая прорва? – перебил Куницын, пристально посмотрев на Голованова.

– Два с половиной пуда, – буркнул красавчик.

– Хорошо, давайте разберемся заново, – предложил Мурзин, покосившись на доходящую «дичь». – Итак, некий мужик, живущий с тобой в одном дворе, поведал увлекательную историю...

– Лехой его зовут, – согласился Голованов. – Пьет по-черному. Я однажды от патруля его спас – шел пьяный, пристал в своем дворе к женщине, а тут – «бобик». Ну, искалечили бы мужика. А я с собакой гулял – пообещал отвести его домой, пятьсот рублей им дал...

– Какая у тебя собака? – зачем-то спросила Рита.

– Вылитая ты, – обескуражил Голованов и чмокнул женщину в висок. – Просто красавица. Правда, белая. Уэст-хайленд-уайт-терьер.

– Терпеть не могу собак, – поморщился Куницын.

– И это правильно, – отозвалась Стелла. – Собака – единственное животное, которое соглашается работать в милиции.

Компания рассмеялась, оценив шутку.

– Так вот, теперь Леха считает меня своим спасителем. Здоровается первым, в гости зовет. Хотя мужик он чмошный – женатым не был, смахивает на опустившегося «голубца», дважды сидел – последний раз откинулся года четыре тому назад, жалкий, ничтожный тип...

– Блестящий источник информации, – похвалил Мурзин, украдкой подмигивая Куницыну.

Я слушал, ловя каждую фразу. «Подружку» Рудакова-Грушницкого звали Алексеем. Алексей Хомченко. Хомяк. Сиделый, опущенный, пассивный гомосексуалист... Чушь какая-то. Я понимал (хотя не мог это объяснить), что каждое слово Голованова – абсурд, возведенный в квадрат, но формально все сходилось и злило.

– Итак, он рассказал тебе историю о припрятанных в ущелье Зеленого Дьявола сокровищах, – повествовал за Голованова Мурзин.

– После того как узнал, что я собираюсь отдохнуть в «Белых зорях», – пояснил Голованов. – А я не скрывал, поделился с соседями по двору – да, собираюсь в отпуск... Он пришел ко мне, трезвый, сама любезность, сунул огрызок карты из какого-то геологического собрания – я потом ее на мусорку выбросил – и экивоками, недомолвками начал рассказывать историю. Дескать, шли они по молодости с парнями – той же дорогой, что идем мы с вами – и чисто случайно у них оказался рюкзак с золотом...

– Нашли, – сообразила Стелла.

– Добыли, – пожала плечами Рита.

– В штамповочной заводской форме, – кивнул Голованов. – Нормальный шизофренический бред, но как он рассказывал... Черт меня побери, если Леха сочинял...

Установилась напряженная тишина. Рита отстранилась и завороженно смотрела ему в рот. Застыл Куницын. Рыжая задумчиво постукивала по коленке Мурзина, который с видом скептика кривил губы. В работающем магнитофоне что-то разладилось: писклявая певичка, повествующая о возвышенном и вечном, захрипела, запись ускорилась, забилась рывками. Мурзин ударил кулаком по корпусу. Певичка заткнулась.

– И где производят это дерьмо? – ругнулась Стелла.

– Тайвань, – фыркнул Мурзин. – Непотопляемый авианосец США в Тихом океане.

– Подельники решили прикончить двоих... – бурчал, таращась в темноту, Голованов. – Вспыхнула драка... Леха ухнул в реку, выжил, хотя и побило его о пороги... Понятия не имеет, что было без него. Долго приходил в себя, видел, как мимо протащился один из сообщников с рюкзаком, фамилию не помнит, длинный такой... Пытался проследить за ним, видел, как тот свернул в ущелье... а дальше с Лехой неприятность приключилась – ногу подвернул. Сутки отлеживался в какой-то яме, потом бродил по ущелью, заблудился, выбрался к людям...

– По Жванецкому, – хохотнул Мурзин. – «Теперь он официантом в Лондоне, жалеет страшно».

– С зоны Леха бежал, – пояснил Голованов. – Укатали сивку мусора, закрыли по новой. Отсидел – и считай, закончилась жизнь. Денег нет, здоровья, сил... Так и так, мол, Валентин, в известность я тебя поставил. Самому мне в те края не попасть, а ты молодой, здоровый... если хочешь, поищи. Я не жадный, пятьдесят процентов тебе, пятьдесят – мне. Сами делайте выводы, ребята...

Потом они молчали, а я усердно ворочал извилинами. Повествовал Голованов неуверенно, подбирая слова, как будто вспоминал их последовательность. Логика в его рассказе, несомненно, была, но какая-то урезанная. Не знаю, какая правда меня бы устроила, но в этой многое не нравилось. Стал бы нормальный человек рассказывать про золото, которое придется разложить на пять кучек? Мы же не амебы, чтобы делиться. А пятьдесят процентов мифическому Лехе?