Питер Темпл - Расколотый берег

Зачем его тут разбросали? Тушили огонь? Наверное, хотели развести костер, плеснули чего-нибудь горючего на доски, а потом перетрусили, схватили корзину и засыпали пламя песком.

Правдоподобное объяснение.

Хулиганы развели бы огонь, да.

Но гасить его не стали бы.

Кэшин пошевелил ногой песок, разгреб его. Внизу тот совсем спекся и отслаивался целыми кусками. Джо разгреб глубже, до самых досок…

И увидел черное пятно. Его затошнило, по шее пробежал холодок, заломило в затылке, в ушах.

Здесь случилось что-то дурное.

Нужно было звонить в участок, выходить и ждать в машине.

Он присел на корточки, потрогал пол указательным пальцем, посмотрел на него.

Кровь.

Никакой ошибки.

Как давно она тут? Песок уже впитал влагу.

Кэшин распрямился, потер затекшую спину, расправил плечи. Стоя лицом к залу, под лучами света, бившими сверху и снизу, трудно было что-нибудь разглядеть в темноте.

Но он все-таки увидел.

Сиденья всех кресел в зале были подняты.

Все, кроме одного. В шестом ряду, в середине.

Одно опущенное сиденье… Одно-единственное во всем зале.

Здесь кто-то сидел. Кто-то нарочно выбрал это место — с него удобнее всего было смотреть на сцену.

Смотреть? На что?…

Чепуха… Может, кресло само опустилось, бывает… Все опускается, падает — это закон природы… Из дюжины предметов, которые могут упасть, один упадет обязательно…

Кэшин спустился со сцены, дошел по проходу до шестого ряда, вынул мобильник, набрал номер отдела расследования убийств.

— Это Джо Кэшин. Инспектор Виллани на месте?

— Говорит по телефону… А нет, закончил. Соединяю…

Виллани отрывисто представился. С каждым днем он все больше напоминал Синго.

— Это Джо. Слушай. Я сейчас в этом зале, в Северном Мельбурне. Здесь кое-что случилось, стоит подъехать взглянуть.

Виллани кашлянул и ответил:

— Это который Джо? Из Порт-Монро? А звонишь из Северного Мельбурна? Решил посмотреть большой городу, а, Джо? Ну рассказывай, что там у тебя.

— Запиши адрес, — начал объяснять Кэшин.

— Да что там, на хрен, стряслось?

— Здесь кровь, свежая.

— Ну и что же?

— Бургойн.

— Бургойн?

— По-моему, да… Да.

— В Северном Мельбурне?

— Непонятно, согласен. Докладываю то, что видел, но, если хочешь, позвоню по горячей линии. Хочешь?

— Похоже, дело срочное, что мама не горюй. Ладно, бросаю все и еду. Где ты?

Кэшин назвал адрес, разъединился и взглянул на занавес с нарисованными на нем крестными муками. Потом вернулся к другому краю сцены, поднялся по лестнице, постоял в темноте.

Знакомый запах! Здесь он был сильнее. Шее и плечам опять стало холодно, да так, что он задрожал.

В то утро в гостиной Бургойна пахло точно так же.

Он потянул носом, огляделся, заметил, как стучат у него зубы. Слева, у стены, стояло литое железное колесо с двумя ручками, установленными под прямым углом. Он подошел поближе. Из-за колеса вверх, в темноту, уходил трос. Трос был намотан на барабан, а сзади стоял храповик с железной ручкой.

Он тут же все понял.

Трос поднимал и опускал декорацию, тот самый разрисованный задник, а храповик натягивал трос так, чтобы декорация не обрушилась.

За тросом, вернее, между тросом и стеной что-то лежало. Кэшин протянул руку и вынул тряпку, смятую в комок, уже почти сухую.

Пахло от тряпки. Да, от тряпки, точно. Уксус… Кухонное полотенце, смоченное уксусом.

Он развернул его, посмотрел на свет. Пятно.

Кровь.

В голове тут же завертелся вопрос. Почему не работал храповик? Зачем натянули трос?

Он крутанул железное колесо, и собачка на храповике отщелкнулась. Колесо завертелось, собачка быстро затрещала, натяжение троса стало ослабевать.

Металлические щелчки… Фрагмент декорации начал опускаться.

В щель между досками он видел только часть сцены.

О господи…

Голые лодыжки, вспухшие темные ступни, запекшаяся на них кровь, спутанные волосы на лобке, темные — на торсе, поднятые вверх руки, темная дыра между ребер, со стороны…

Кэшин остановил колесо. Собачка щелкнула, трос остановился.

Худое голое тело, в запекшейся крови, тихо раскачивалось.

Кэшин прошел через зал, в фойе, открыл парадную дверь, вышел на холодный городской воздух и, стоя на верхней ступеньке, глубоко задышал.

Серебристая машина свернула с улицы, поехала прямо на него, остановилась метрах в двух, у бордюра.

Передние дверцы открылись. Виллани и Финукейн, бледные, как гробовщики, вышли и посмотрели на него.