Питер Темпл - Расколотый берег

Он подошел к полкам. На каждой висела написанная от руки табличка, закрепленная в латунной рамке. «Переписка по общим вопросам», «Переписка с Квинслендом», «Переписка с Западной Австралией», «Переписка с Южной Австралией», «Переписка с Викторией». На последней полке ничего не было, тогда как на других висели таблички с надписью «Счета». А вот счета из Виктории отсутствовали… Он снял папку с полки «Переписка с Западной Австралией», перелистал ее. Ничего особенного: оригиналы, копии и ксерокопии писем, полученных и отправленных из лагеря «Товарищей», Кейвз-роуд, Басселтон, Западная Австралия.

Кэшин поставил папку на место, выдвинул ящик стола.

Использованные чековые книжки, сложенные пачками и перетянутые резинками. Некоторых книжек, правда, не хватало. Он вытянул книжку из пачки, просмотрел корешки. Значит, отсюда оплачивались все счета «Товарищей».

Он задвинул ящик, вышел из комнаты, открыл дверь в конце коридора. Темнота. Он нащупал на стене выключатель. Мигая, зажглись три флюоресцентные лампы. Поперек шел еще один коридор с тремя дверьми. Кэшин открыл первую, нашел выключатели — их здесь было три — и щелкнул сразу всеми. На противоположной стене над зеркалами загорелись электрические лампы.

Это была театральная гримерная. Когда-то давно ему довелось побывать в таком месте — тогда в туалете нашли труп женщины, который пролежал там шестнадцать часов, и на первый взгляд казалось, что она умерла, ударившись головой о раковину, после банкета в честь последнего спектакля любительской труппы. Но на затылке у нее багровел огромный синяк. Пьесу написал местный врач. Синго вызвал его для допроса, они долго с ним провозились, но единственное, в чем врач в конце концов признался, — это что он настойчиво и небезуспешно приставал к другой актрисе из той труппы.

Кэшин проверил и другие комнаты, оказавшиеся такими же гримерными, только чуть поменьше. Во второй из них загорелись две лампочки. Он вернулся, открыл дверь, спустился по длинной лестнице, толкнул дверь внизу.

Просторное помещение, освещенное лишь тусклым светом из окон под потолком. Он вошел.

Перед ним был старый театральный зал, немного вытянутый в длину, с наклонным полом и, наверное, тридцатью рядами кресел с поднятыми сиденьями. Короткая лестница с левой стороны вела на сцену.

Он снова позвал:

— Кто-нибудь есть? Это полиция!

Наверху завозились скворцы, а с улицы донесся шум, — похоже, кто-то проверял двигатель.

От пола тянуло пылью и затхлой сыростью. Кэшин вдохнул носом, но не понял, что это за запах. Правда, в нем шевельнулось какое-то смутное воспоминание, и почему-то лицо и шею неприятно защекотало.

Он дошел до конца зала и распахнул обе дверные створки. Они открылись в мраморное фойе с входными дверьми напротив. Кэшин вернулся, взошел по ступенькам, отодвинул темно-лиловый занавес и оказался в темноте кулис, откуда через щели декораций виднелись голые доски сцены.

Он вышел на сцену.

По ней кто-то рассыпал кучи чистого строительного песка.

Откуда здесь песок?

У задней стены валялись три красных ведра с надписью «ПОЖАР». Значит, кто-то раскидывал песок из противопожарных ведер по всей сцене.

Хулиганы? Не похоже… Эти громили бы все вокруг, рвали бы занавес, засрали и зассали бы сцену, скакали по креслам, уродовали и рвали их, били лампочки.

Нет, это не хулиганы.

Здесь было что-то другое.

Он походил по сцене, стараясь не наступать на песчаные кучи, хоть это и не всегда получалось. Песок оглушительно громко хрустел под ногами. В центре сцены он огляделся по сторонам. В тускло-желтом свете с оконных рам свисали длинные хлопья пыли.

Где же здесь включается свет?

Вернувшись в кулисы, он заметил нужную панель сбоку от лестницы — четыре старомодных фарфоровых предохранителя, латунные выключатели. Громко щелкая, он включил их все по очереди, и сцену залили огни.

Он опять вышел на сцену. Свет с колосников падал на разрисованный задник, а на рампе горела почти дюжина ламп. Пока он смотрел на них, две лампы перегорели, потом еще одна. Задник представлял холмистый пейзаж с фермерскими домиками, стадами белых тучных овец и желтой змеей дороги, которая поднималась на самый высокий холм с тремя крестами — одним высоким и двумя поменьше, по бокам, — на мягко округлой вершине.

Кэшин подошел ближе. На крестах поменьше художник изобразил распятые фигуры. Но большой крест был пуст, словно ждал кого-то. Кэшин перевел взгляд на песок, разбросанный перед задником.