Татьяна Степанова - Тот, кто придет за тобой

– По этой фирме? – спросил Чалов.

– И по фирме, и по кладбищу, они с матерью владели вторым городским... а теперь там доля этого красавчика образовалась. Я почему знаю, потому что через меня вся налоговая документация идет. Так вот он там уже в совладельцах записан.

– И, по-вашему, теперь при дележе наследства не все достанется матери Ковнацкого?

Кассирша кивнула довольно мрачно. Катя в душе поаплодировала Чалову – мастер, что говорить. Три главных вопроса – и столько информации на «протокол», и не надо, оказывается, ничего «схватывать на лету». Выходит, чему-то и розыск доблестный может у следствия поучиться.

Хотя вся эта информация пока что относится к тем, другим версиям убийства, а не...

Стоп, но в связи с посещением этого печального места Гавриловым перед его кончиной пока что и версии никакой толком еще не озвучено. Даже не выдвинуто.

Так, одно лишь смутное ощущение: тут что-то нечисто.

– Извините, что перебью вас. Примерно неделю назад сюда, в офис, к Платону Ковнацкому приходил мужчина. Не клиент. – Катя не могла так долго ждать!

– Я не помню, у нас немало народа побывало за эти дни. – Ускова повернулась к Кате.

– Он приехал на машине с шофером.

– К нам почти все на машинах приезжают.

– Они беседовали.

– У нас многие рыдают тут, приходится в чувство их приводить, прежде чем они образцы по каталогу начинают выбирать.

– Вот этот мужчина, – следователь Чалов, не проронивший ни слова в ходе этого женского диалога, достал из кармана пиджака снимок.

Снимок висящего в петле мертвеца. Самый первый снимок, сделанный в квартире на месте происшествия, когда они – следственно-оперативная группа – только вошли, еще ничего там не трогая, не осматривая, еще не обрезая веревки.

Реакция кассирши... Кате показалось даже, что если Чалов рассчитывал именно на такую ее реакцию, то это... это запрещенный прием в работе с очевидцами.

Ускова наклонилась над снимком, глаза ее расширились, щеки снова побледнели – любопытство, ужас... Она сразу узнала Валентина Гаврилова, несмотря на то что в его лице, как и в лице Платона Ковнацкого там, в зале с запачканным кровью полом, уже мало осталось узнаваемых черт.

– О боже...

– Так он был здесь?

– Да, да... дня за три до свадьбы мадам.

– И они беседовали с Ковнацким?

– Да, да, вдвоем... там, в кабинете.

– Но вы слышали, о чем шла речь?

– Я... нет, я не слышала.

– Но вы слышали, о чем шла речь? – повторил Чалов.

– Я... какой ужас, кто же его так... И его тоже убили, как и хозяина?

– О чем они говорили между собой? – в третий раз спросил следователь Чалов.

– Я поняла, что он знакомый Платона... Он, Платон, когда увидел его, выглядел не то чтобы удивленным, но... он сказал: «Сколько лет, сколько зим, Валя, какими судьбами?» Они сразу прошли туда, в кабинет. А я подумала, что раз он не клиент, а приятель... у меня как раз чайник вскипел, и я сделала им кофе, поставила чашки на поднос. Я услышала только несколько фраз. Этот человек, которого хозяин назвал Валей... у него был такой голос... и это так не вязалось с его обликом, таким приличным, лощеным... его костюмом... Я услышала, как он сказал: «Кто-то копается в старом дерьме... Не с твоей ли подачи, Могильщик? Не ты ли начал болтать?» А хозяин ему – «то дело прошлое» и...

– И что?

– И он распахнул дверь, а там я с подносом и чашками. И он... он взял у меня поднос. И мне пришлось уйти оттуда. А этот тип бросил мне вдогонку что-то вроде – занятный дизайн у вас тут... богатство выбора – вот что особенно впечатляет.

– В смысле?

– Он на наши образцы указывал... на гробы. И засмеялся неприятно так. Над такими вещами вообще-то не смеются, понимаете?

– Мам, ты куда сегодня? Как всегда, на рынок и потом прогуляешься? – спросил сын по телефону утром.

И Светлана Сергеевна Дынник – в прошлом судья и член судебной Коллегии, а ныне пенсионерка – ответила: «Да, сынок».

Собралась, оделась, но не взяла с собой вороха полиэтиленовых пакетов, которые обычно напихивала в дамскую сумку, чтобы в магазине или на рынке «не платить за дурацкий мешок».

У дома на остановке она села в маршрутку, идущую на Ленинский проспект. И по пути начала прикидывать – где же в их районе ближайшая церковь?

Даже выйдя на пенсию, Светлана Сергеевна считала, что не дошла еще до той стадии, когда женщины ее возраста, ее образования, положения и круга начинают вдруг интересоваться всеми этими делами – звонить друг другу и спрашивать: «А когда родительская?», «А когда вербное?» или откровенно хвастаться: «А я, знаешь, в церковь заскочила по дороге, свечки поставила, так вот там такая энергетика...» И вообще «попы стали все сплошь молодые и образованные» и «сегодня в церкви было на удивление много народа».