Владимир Колычев - Нет жалости во мне

– Ну да, он меня крестил...

– Сам Касатон тебя крестил, Наган, – нахмурился Седой. – А ты ничего так и не понял. Мог бы уважаемым жуликом стать, а нет, не по душе тебе воровская дорога. Вроде бы и наш, но все же сам по себе... Ну да ладно, у каждого свой путь. Не хочешь в люди выбиваться, не надо... А вот Касатона ты уважить должен. Все-таки крестный твой, обязан ты ему многим...

– Чем конкретно?

Касатон действительно в свое время отписал маляву по его душу. Поэтому в лагере Алика встретили хорошо. Но ведь он и сам с усам, и косяков за ним не было, чтобы его могла ждать здесь плохая встреча. Может, и не плотно прибился он к воровскому берегу, но в зоне его уважали. И не Касатона это заслуга, а его собственная. Потому что сам он себя правильно ставил и держал...

Ладно, если бы вор защитил его от черняховских торпед, которые могли прийти за ним, чтобы отомстить за Вячика и Мироныча. Но никто и не пытался ему за них отомстить, так что и по этой части помощь Касатона была чисто символической.

– А это тебе самому лучше знать, – скрестив на груди руки, нахмурился вор.

– Ну да, знаю...

В принципе, он обязан был Касатону. Именно это и настораживало. Неспроста Седой разогнал разговор с такого бугра.

– Что я должен сделать? – спросил Алик, исподлобья глянув на смотрящего.

– Сделать, – кивнул вор. – Человечка одного. Наглухо... Это не моя воля, это просьба Касатона. Так что, если откажешься, слова тебе не скажу. Сам потом с Касатоном разбирайся. А тебе на волю скоро или я что-то путаю?

– Да нет, скоро уже совсем... А что за человек?

Катька говорила, что Касатон в Петрополе большой человек. Бизнесом он конкретно не владеет, нигде его не видно, но все о нем только и говорят. Катька утверждала, что сам городской мэр – его ставленник. И во всех властных структурах сидят его люди... Словом, ни одно золотое яйцо в городе не снесется без его личного участия или хотя бы благословения. И если Касатон заточит на Алика зуб, жизни ему не будет.

А он должен был думать о себе. Только о себе самом и ни о ком больше. Потому что никому он и ничем не обязан в этой жизни. Ну, родители, Катька, опять же Касатон с его символической помощью – все, больше никто ни в чем ему не помогал. Никто – ни государственные чины, которые упекли его в зону, ни просто люди, ни тот са-мый человек, которого он теперь должен был приглушить. На весь мир он злой, и никого ему не жаль.

– Ты его должен знать, он из твоего отряда. Этапом недавно пришел. Земляк твой, из Петрополя. Тимоха его зовут...

– Знаю такого, – ни одна черточка не дрогнула на лице Алика.

Как чувствовал он, что лихо какое-то за Тимохой и что именно ему решать с ним вопрос.

– Срок у тебя месяц, – сказал вор.

– Гораздо меньше, чуть больше недели, – поправил его Алик.

Совсем немного оставалось ему до звонка, но что, если он зажмурит Тимоху, а кум прижмет его за это. Тогда суд и новый срок... Но как быть, если плакат над воротами контрольно-пропускного пункта требует от зэка выходить на свободу с чистой совестью? А как может совесть быть чистой, если Алик не исполнит заказ своего благодетеля? Как он будет в глаза ему смотреть?.. А ведь еще придется испить из колодца, в который он мог послать плевок непослушания.

О том, что натворил Тимоха, он спрашивать не стал. Не его это дело. Заказ принят, и он должен его исполнить... Если бы он сразу отказался от дела, Седой, может быть, и отпустил бы его с миром. Но вор назвал имя человека, которого приговорил Касатон. Это значило, что путь на свободу для Алика лежал только через труп Тимохи. Что ж, он готов. Жизнь такая – каждый за себя, и всем на всех наплевать. Что здесь, в зоне, что там, на воле...

Четыре дня он готовился к тому, чтобы исполнить Тимоху. Нашел укромное место в промзоне, где можно было сделать это без помех. Открытое небо, только железная балка над головой, с одной стороны серая бетонная стена с колючей проволокой поверху, с другой – штабеля обрезной доски, сырье для производства. Сюда он и позвал Тимоху.

– Я на этой неделе на волю выхожу, – предложив ему сигарету, сказал он.

– Да я слышал, – кивнул парень.

От предложения сигареты он отказался, сунул в рот свою.

– Ну, если слышал, чего не подходишь?

Алик присел на один ящик, ему показал на другой. Тимоха сел к нему боком, как будто для того, чтобы не смотреть собеседнику в глаза.

– Или тебе весточку некому передать?

– Ну почему же, есть. Только она сама должна подъехать.

– Кто она, весточка?