Валерий Барабашов: Золотая паутина

— Не все было так плохо, Гонтарь, и ты это знаешь не хуже меня. Страна наша развивалась…

— Михаил Борисыч, долго мы тут коммунистическую пропаганду будем слушать? — вызверился вдруг Басалаев. — Дай я этого энкэвэдэшника пристукну, да и все. Зачем он нам нужен? Мы и сами…

— Бо-о-оря?! — укоризненно протянул Гонтарь. — Такие грубые речи, фу-у… С подполковниками госбезопасности нужно обращаться вежливо, они этого заслуживают. Да и вперед стоит посмотреть. Рано пли поздно мы придем к власти в России, и нам будет нужен свой департамент общественной безопасности. И почему бы нам не иметь в его рядах опытного и бесстрашного полковника Русанова? А может, и генерала. Все течет, все изменяется. Сегодня он — коммунист, защищает интересы одной, правящей пока партии, а завтра в России будет принят закон о деполитизации армии и органов госбезопасности, чекисты побросают свои партийные билеты и будут служить нам, честным бизнесменам. Но мы, разумеется, посмотрим, кого брать, а кого…

— …убрать, — мрачно подхватил Басалаев, а Фриновский при этом тоненько и пьяно засмеялся.

— Виктор Иванович, почему бы вам, в самом деле, не подумать о своем будущем? — мягко наступал Гонтарь. — Партия коммунистов изжила себя, выполнила свою мировую функцию и приказала долго жить. Это признано всей мировой общественностью и наиболее трезвомыслящими руководителями КПСС. И вы лично прекрасно это понимаете. Только еще на что-то надеетесь. На какой-то призрак, на новую «железную руку». А ее не будет, Русанов!

— Может, вы предложите мне, Гонтарь, с вами за границу сбежать? — спросил Виктор Иванович.

— А почему бы нет?— тут же отозвался Гонтарь.— И не сбежать, а добровольно уехать. На время. Мы еще вернемся с вами, Русанов. И наши друзья, как выражался великий Пушкин, нас примут радостно у входа и… как там дальше? — и по мечу нам отдадут.

— Ну, Пушкина вы, допустим, весьма вольно излагаете, — засмеялся Русанов. — Близко к тексту, да, но…

— Да не будьте вы буквоедом, черт возьми! — повысил голос Гонтарь. — Вы же прекрасно понимаете, о чем именно я говорю! Не в точности текста смысл! Я знаю одно: Пушкин воевал своими стихами против темниц, за свободу русского человека. А вы, чекисты, этих темниц понастроили, целые ГУЛАГи возвели и свободы нас лишили. Поэтому мне и моим друзьям и пришлось взяться за «Калашникова», — Гонтарь похлопал рукой по прикладу автомата. — Ладно, Русанов, надоел ты мне. Иди, подумай. Олежек, закрой подполковника там же, в туалете. Мы сейчас военный совет проведем, лазутчики нам ни к чему.

Ничего не оставалось делать. Виктор Иванович подчинился. Шел молчком по салону самолета, смотрел на безмолвствующих женщин, тревожно и отчасти с надеждой глядящих на него, а он, насколько это было возможно, всем своим видом как бы отвечал им: «Женщины, милые, потерпите. Не все еще потеряно».

Туалет был кем-то занят, и Фриновский махнул рукой: ладно, сядь вон на то кресло. Виктор Иванович подчинился, устроился в кресле поудобнее. Теперь оставалось только ждать.

Двигатели самолета ровно и мощно гудели, за круглыми стеклами иллюминаторов по-прежнему неслась черная холодная ночь. Заплакал было на руках одной из женщин ребенок, но она, ласково его уговаривая, быстро уняла плач.

Гонтарь, Боб и Фриновский сидели у раскрытой двери пилотской кабины, о чем-то негромко переговаривались. Басалаев широко и звучно зевал, Фриновский вторил ему, потряхивал русой патлатой головой, борясь со сном. Гонтарь бодрствовал, курил, зорко поглядывал на своих помощников, на притихший, ярко освещенный салон, на «задремавшего» Русанова и внимательно прислушался к тому, о чем говорили между собой летчики. Ничего в этих разговорах Гонтаря не насторожило. Мужики решили, видно, честно сделать свое дело, выполнить рейс, а там пусть разбираются другие. Что ж, правильно. До Адлера осталось немного, там смена экипажа, максимум час полета до территории сопредельного государства, и вот она — свобода! В Турцию они, конечно, не полетят. Ясно, что, пока они здесь, в самолете, КГБ через посольство связался со службой безопасности в Анкаре. Там, надо думать, их уже ждут не дождутся местные «воронки», сработает международный договор о выдаче угонщиков самолета властям, каким этот самолет принадлежит, и все они вернутся в СССР в наручниках и под конвоем. Пусть чекисты тешат себя этими надеждами, пусть. Никто, даже Боб с Фриновским, не знает, что экипаж, который сядет в Адлере, получит команду взять иной курс. И получит ее в самый последний момент. Да, риск есть — вторжение советского самолета в воздушное пространство Пакистана не останется незамеченным. Ясно, что в воздух поднимутся их истребители-перехватчики, потребуют следовать за ними… А как только они ступят на пакистанскую землю, сразу же попросят политического убежища. У Советского Союза с Пакистаном сложные отношения, его правительство больше симпатизирует Америке. Приземлившийся из СССР самолет станет лакомым куском для дипломатов. Не важно, если женщин с детьми и вернут в страну — важно то, что они, Гонтарь с Басалаевым и Фриновским, останутся в Пакистане, то есть за границей. А потом они переберутся на Запад, в ФРГ или Соединенные Штаты, это дело нескольких дней…