Саймон Гандольфи - Золотая паутина

Двадцатиметровая парусно-моторная яхта "Красотка" была спроектирована Чарльзом Николсоном и построена из тикового дерева на наборе дубовых брусьев в доках Мак-Грюэра в Клайде. Это быстроходное судно с длинным кормовым подзором и острыми носовыми обводами заказал в 1931 году преуспевающий фабрикант из Глазго – владелец завода по производству тяжелых машин. Он оснастил его и подготовил к спуску на воду. В те времена набрать матросов было очень легко, им платили мизерную плату, так что можно было не беспокоиться о том, во что обойдется содержание экипажа.

Чтобы как-то оправдать непомерно высокую стоимость общего содержания судна, торговые агенты в 1982 году, когда оно в последний раз было выставлено на продажу, писали о нем, что это "классическая яхта джентльмена". Покупатель и нынешний владелец застраховал ее тогда в компании Ллойда. Может быть, владельца яхты и следовало называть джентльменом, но лишь до того момента, когда он был вынужден поспешно переменить место жительства и уехать из Лондона на Багамские острова. Затем последовало судебное решение о его выдаче, но из-за действовавших на Багамах законов это оказалось слишком дорогой и длительной процедурой, так что Управление по расследованию крупных мошеннических операций в лондонском Сити счел это непрактичным.

И теперь, когда "Красотка" шла вдоль глубокого Старого Багамского пролива, отделяющего обширные коралловые гряды Большой Багамской банки от северного побережья Кубы, миссия, которую она выполняла, тоже была отнюдь не джентльменской.

Хотя "Красотка" была парусным судном, главное ее достоинство состояло в мощном дизельном двигателе Гарднера, установленном в просторном машинном отделении. По ухоженным деталям двигателя было видно, что первый владелец, требовательный к наружному виду судна, обладал вместе с тем типичными для шотландца уважением и любовью к судовым машинам.

Двигатель Гарднера – того же года выпуска, что и сама яхта, – работал почти бесшумно, был превосходно отбалансирован и совершенно не вибрировал. На кожух можно было спокойно поставить ребром старый восьмиугольный трехпенсовик, не заботясь, что он упадет при обычной ходовой скорости двигателя 850 оборотов в минуту. При таких оборотах в тихую погоду "Красотка" давала скорость в 8,2 узла.

Билл Хьюитт – шкипер "Красотки" – уже разместил на корпусе судна в машинном отделении два заряда динамита, снабженных ртутными детонаторами, на расстоянии двух метров друг от друга и на тридцать сантиметров ниже ватерлинии. Оставалось только подсоединить заряды к аккумулятору, закрепленному рядом со вспомогательным генератором. В молодости Хьюитт служил в британском королевском флоте, где начинал работать со взрывчаткой. Тогда у него были крепкие нервы и твердая уверенность, что он неуязвим. Теперь же, в пятьдесят восемь, когда он опустился на колени, чтобы подсоединить оголенные концы провода к клеммам аккумулятора, пальцы у него слегка дрожали.

Большой термометр в бронзовом кронштейне, висевший на переборке возле трапа, показывал около ста градусов по Фаренгейту [1]. Шкипер был совсем мокрым, он обтер лицо и руки пучком пакли, а перед тем, как закрепить вторую пару проводов, тщательно протер стекла очков краем жилета. Провода были перекинуты через латунные перила трапа, тянулись через рулевую рубку к массивному выключателю электрического медного колокола, который он разыскал среди запасных частей в машинном отделении.

Закончив работу, Хьюитт спрятал очки в металлический футляр и снова вытер руки и лицо. Более тридцати лет он работал шкипером на яхтах и обычно, когда возвращался в рубку, обязательно очищал подошвы туфель от машинного масла, но сейчас ему было все равно, испачкает он ковры или палубу. Не пройдет и двух часов, как "Красотка" будет лежать на дне моря, а ему уже никогда больше не придется искать себе работу.

Хьюитт выключил свет в машинном отделении и открыл дверь, ведущую к трапу. Иллюминаторы по левому борту были открыты, и, когда он входил в темную рулевую рубку, на него повеяло свежим, прохладным от дождя бризом. Он автоматически проверил курс. Слева по носу, вдали, чуть виднелся огонек маяка Лобос Кэй, обозначающий границу Большой Багамской банки, а за кормой мигали огни маяка Пунта Матернильо. Еще дальше – там, где тянулся берег Кубы, – должны были быть два других маяка, но их не было видно – то ли из-за дождя, то ли они вышли из строя.