Эдриан Маккинти - Гибельный день

— Те же яйца, только в профиль.

— Джентльмены, прошу вас, — с улыбкой сказала женщина, подшучивая над ними.

— А я когда-то был барабанщиком, в группе нас было трое… — начал было до поры молчавший коп, но не закончил, так как в двадцати шагах от лодки, прямо перед четверкой полицейских, взорвалась реактивная граната, предназначавшаяся мне.

Оглушительный взрыв.

Суженный световой конус — а затем грохот.

Разговоры, подколки — все исчезло, вспыхнув огнем, как подожженная магнитофонная лента.

Человека гражданского граната наверняка бы прикончила. У пилеров реакция оказалась быстрее. Белая вспышка взрыва заставила их мгновенно упасть на землю. Мгновенно — это почти неуловимо быстро. А для меня время будто замедлилось, и, пока я с треском не ударился о рубку, я успел увидеть и услышать: трое полицейских прикрывают головы руками, спасаясь от ударной волны, бросающей на их тела мусор и огонь, прежде чем разорвать их барабанные перепонки; чудовищный звук деформирующегося металла; аммониевая вспышка советской гранаты; вонь — как от горящей соломы.

Ударная волна встряхнула суденышко и швырнула меня на левый борт.

Парень на набережной, выстреливший из РПГ, видя, что промахнулся, начал торопливо заряжать гранатомет. И только теперь, когда было уже чертовски поздно, я, наконец, его заметил. Его напарник стоял рядом и держал в руках нечто вроде пулемета.

Зарядив гранатомет, стрелок опустился на одно колено и навел оружие на лодку. На меня, а не на копов. Да, это не атака ИРА или Республиканской фракции на пилеров, это атака именно на меня, Майкла Форсайта.

Граната вылетает — и спустя мгновение бьет в корму лодки.

Адский грохот, огонь — в стекловолоконной корме появляется оплавленная пробоина. На сей раз мне не повезло. Меня отбросило на поручни, в спину и плечо впились металлические релинги. Оглушенный, я медленно сполз на палубу, прямо на куски горящего стекловолокна.

Ненадолго теряю сознание.

Чернота. Боль. Затем — свет.

Ощупываю себя.

Двигаться могу? Вроде да.

А говорить? Пытаюсь что-нибудь произнести.

Уголки губ запеклись, язык прикушен. Воздух свистит в гортани.

— Помогите…

Пытаюсь сесть. Стряхиваю горящие куски обшивки со своего тела.

Полицейским тоже досталось. В послеполуденный воздух поднимается дымок от тлеющих кевларовых бронежилетов. Кожа обожжена, волосы опалены. Из многочисленных ран течет кровь.

Вибрация от взрыва затухает в противоположных концах набережной.

— Боже всемогущий, — бормочу я, не веря своим глазам. — Что за…

В корме лодки огромная дыра, и куча обломков на палубе.

Я жив. Покалечен, но живой. Плавучее жилище тонет. Гранатометчик готовится выстрелить третьей гранатой.

Майкл, пора убираться отсюда.

Пытаюсь встать и не могу. Ноги придавлены большими кусками обшивки, наверное, это обрушилась крыша рубки.

Вижу гранатометчика, пытающегося зарядить свое оружие; копов, которых серьезно потрепал первый взрыв. Вроде все живы. Один из парней потерял ботинок, а с ним, похоже, и пару пальцев. Раскаленная добела шрапнель посекла остальных — отметины на руках и ногах. Все что-то вопят в рации. Шок и паника сделали речь неразборчивой — настоящая каша. В ответ из раций доносятся скрежещущие голоса, уверяющие, что помощь на подходе.

Молодая женщина-коп стонет: она ранена в плечо и в голову. Форменная одежда забрызгана кровью. Ее шляпа плывет среди дымящегося конфетти стекловолокна и попадает на горящую палубу через пролом, образованный взрывом.

Я пристально смотрю на женщину. На долю секунды — между залпами гранат и моими попытками скинуть с себя крышу рубки — мною овладевает странное любопытство. Без форменной шляпы она выглядит обыкновенным человеком. Светлые волосы лежат на мокрой земле, из раны на затылке вытекает тонкая красная струйка. Она того и гляди потеряет сознание, но — единственная из нас пятерых — совершает разумный поступок.

Она тянется к пистолету.

Черт, вот прекрасная идея!

Я прекращаю бороться с обломками крыши и достаю револьвер. Навожу его твердой рукой и стреляю в гранатометчика.

Он довольно далеко, и я вряд ли смогу сократить это расстояние, но по крайней мере я не один. Блондинка-коп с глазами залитыми кровью и раненой рукой кое-как поднимается на колено и начинает стрелять из своего полуавтоматического «глока».

— Сдохните, сволочи! — кричит она.

Она делает девять выстрелов, я шесть — и все мимо.