Антон Французов - Нешкольный дневник

К кладбищу, думаю, она все-таки была ближе. Кокаин, еще я узнал — морфий, от Фила Грека. Валиум, кваалюдес — она любила кидаться этими мудреными словечками. Это лее объясняло, почему у нее квартиры нет. За день иногда по полтысячи долларов уходило у нее на наркоту. И сегодня, наверно, угрохала неслабо, если у нее такое лицо было. «Ты меня обманул, Рома».

— Катя, ты совсем с головой не дружишь! Совсем…

— Ты меня обманул, — перебила, — ты не со мной должен был лететь, ты с Ароновной должен был лететь. Я слышала ваш разговор. Я Ароновне сказала, что все знаю. Она сказала, что да, сука, мы с ним улетаем в Париж А меня ты обманывал, нарочно говорил, чтобы я тебя не выдала. Ты что, Рома… разве я тебя выдам.

Я вцепился ей в плечи и затряс:

— Катя, Катя! Ты что, ну что ты! Быстрее, Катя! Мне все равно, что ты думаешь, что говоришь, ты очухаешься, а потом мы тебя вылечим. Катя, Катя!! Ну что лее ты говоришь, — у меня слезы по глазам текли, от нервов натянутых, от тревоги, от усталости текли, щека дергаться начала, — что же ты говоришь такое… ерунда, после будем говорить, в самолете, через час рейс, понимаешь? Я с тобой, с тобой! У меня деньги, билеты, паспорта… все! Не надо на бок заваливаться, Катя, не надо этих теней под глазами и заломанных рук!..

Я ей какую-то чушь нес. Раздавленные слова, беспомощные, от загнанного дыхания идущие. Говор™, за руки тянул, она, кажется, меня и не слышала, а я себя не слышал и нес, нес, пока не увидел. Не увидел, что в дверях стоит Нина Ароновна. Она, оказалось, все это время за дверью стояла, все слышала. А Катю — подослала. Хотела убедиться, сука, что я предал ее. Щеки у нее плясали, глаза в две щелки склеились, и такое зло оттуда сочится, что я на пол сел. С корточек-то. Плюхнулся, как жаба, а она, Ароновна, надо мной стала и говорит, руки в жирные боки:

— Ты, Роман, пидор. Говорила, и теперь повторю. Свалить хотел, сука? Подчистил кассу, по наводкам бабло склеил, теперь соскочить хотел? На другой рейс забронировался, гнида, и эту суку тоже подписал! Где бабки-то? — гаркнула страшно. — Где деньги?

Мне вдруг стало спокойно и жутко от ярости, сковавшей меня. Поднялся, только где-то глубоко внутри дрожала струна. Посветлело перед глазами, и единственным черным пятном была крашеная шевелюра Ароновны.

— Деньги здесь, — сказал я спокойно. Я еще договаривал это, но первая уже пачка полетела к ногам «мамы». — Я, Нина Ароновна, передумал. — Вторая пачка — в ее колено. — Я действительно уезжаю, но вы, Нина Ароновна, в мои планы не входите. — Третья пачка воткнулась в глубокий вырез ее платья и осталась лежать на подпертой корсетом мясной части ее тела.

— Да я тебя сдам с потрохами, сука! — зашипела она, но деньги начала подбирать, при этом ко мне приближаясь. — Та-ак не пойдет! Договор дороже денег!

— Это смотря каких денег, — сказал я, понимая, что делаю страшную глупость, но не могу удержаться от этой глупости.

Но мне сухо раздирало горло. Я вынул еще две пачки и бросил ей,-

— Вот твои пятьдесят тысяч, как было оговорено в наводке Шароева! Подавись!

Она бросилась ко мне и буквально вцепилась в шею ногтями, как разъяренная старая кошка, которую только что ошпарили молоком. На губах ее появилась пена, язык заплетался от ярости. Никогда бы не подумал, что Нина Ароновна способна в буквальном смысле перешагнуть через двадцать тысяч долларов (хотя первые три пачки она подобрала). Я ее отшвырнул и повернулся к Кате. Она, кажется, вобрала в себя жизни. Ее щеки порозовели, быть может, она поверила мне. Схватил ее за руку и поволок из комнаты, Нина Ароновна мертвой хваткой впаялась в ногу Кати, разорвала ногтями колготки и вцепилась так, что Катя завизжала от боли.

Я на мгновение растерялся перед лицом этой ярости. Пароксизм злобы, как любил говорить один мой знакомый медик из КВД.

— Не уйдешь, сука!!

И тут в открытую форточку окна, выходившего на узкую полосу молодых деревьев, за которыми было скоростное шоссе, ворвался визг тормозов. Шум двигателей сразу нескольких машин. Приглушенное хлопанье дверей. Топот множества ног по асфальтовому покрытию. Это было то, чего я ожидал все четыре года, с того времени, как я завалил прокурора. Нет, вру! Раньше. С тех пор как мы с Катей побывали в квартире Мефодия, после чего я ушел, нет, убежал в армию. Я ждал много лет. Вот дождался. В самый неподходящий момент. Хотя, наверно, смешно говорить, что для такого может быть подходящий момент.

— Ароновна, мусора! — гаркнул я ей в самое ухо. — Отпусти Катьку, валить надо отсюда!