Антон Французов - Нешкольный дневник

Деньги мы взяли. Их оказалось даже больше, чем говорил Шароев: не пятьдесят, а шестьдесят три с половиной тысячи. Шесть пачек по десять тысяч долларов и седьмая пачка, самая толстая, но двадцатидолларовками. Когда я перекладывал их в карманы своего пиджака, Каргин подпрыгивал, выл и умолял оставить ему хотя бы тринадцать с половиной, хотя бы три с половиной… хотя бы пятьсот долларов, иначе его жена убьет, как приедет. Это он говорил под дулом моего пистолета, и, хотя мне по плану полагалось убить его, я не смог этого сделать. Я просто вырубил его сильнейшим ударом. Виталик настаивал на том, чтобы я выстрелил Каргину в голову, но я сказал-

— Ты, Виталя, у нас известный пацифист, что ж душегуб-ствовать взялся? Помнишь, как ты ныл, когда я убил того прокурора: «Что ты наделал, Роман… что ты наделал, Роман?» А теперь — в голову.

Виталя слушал и выгребал из обнаруженной в сейфе же шкатулки золотые цацки.

И мы собрались уходить, оставив так и не попотчеванного контрольным выстрелом в голову Каргина валяться на кухне. Спустились, Мила очаровательно улыбнулась охраннику, прикрыв при этом лицо волосами. Юлик и Алексей действительно ждали нас в машине, я сел: «Гони!» Юлик наворачивал обороты спидометра, я говорил:

— В общем, так, ребята: сейчас в темпе в блядюшник Ароновны, вот вам деньги на троих, — я бросил на колени сидящего рядом со мной на заднем сиденье Виталика самую толстую пачку, в которой меньше всего денег было. Мила хлестала с горла коньячок. — Как приедем, собирайте вещички и мотайте. У вас нормально средств, чтобы новую жизнь начать. Да и Виталик натягал золота и драгоценностей у жены нашего только что общипанного красавца. С остальными деньгами я сам разберусь… Са-ам!! — чуть повысил я голос на Юлика, который, кажется, хотел возражать. — Я сваливаю, ребята. Совсем сваливаю. И вам настоятельно рекомендую то же самое сделать. Скоро такое начнется, что вам мало не покажется! Если вовремя моему совету не последуете.

— А что такое? — всполошился Виталик, пытаясь воровато припрятать деньги. Алексей этот ушлый маневр его приметил и начал вытаскивать пачку обратно. Хорошо, толстая пачка была, а то порвали бы деньги, тяни-толкаи доморощенные. — Откуда чего? Сррразу я тебе говорил, что надо было мочить твоего майора, мочить, и все тут! А то возьмет да ментам маяк-нет, сука! Вдруг очухается, и что тогда? А мертвые, сам понимаешь, не потеют.

Я рассвирепел и стал высказывать Виталику, что он, по сути, как был тюремной шавкой, так ею и остался. Пока мы с ним так мило изъяснялись, подъехали к коттеджу Нины Ароновны. Я перестал препираться, и хоть Виталик продолжал бормотать по моему адресу какие-то ругательства, я молчал. Огромный трехэтажный коттедж был освещен только с одного крыла, а второе тонуло в темноте. При виде этих темных, безжизненных окон холодным сжало сердце. Неосознанная, слепая тревога. Юлик еще не успел зарулить во двор, а я уже выпрыгивал на малом ходу и мчался к входной двери. Я промчался по коридору, время от времени натыкаясь на косяки, и ворвался в ярко освещенный холл. Тут на диване сидели три девчонки и курили. Меня они встретили смехом и словами:

— Рома, тебя Ароновна ждет.

— Просто мечется, и зад, и перед чешет!

— Ты уж ее хорошенько отбуравь, вознагради за долготерпение!

По тому, как громко они это выкрикивали, Нины Ароновны поблизости не было, и потому я на свой страх и риск спросил:

— Катька у себя? Павлова в смысле? Где она?

Девочки замолкли. Потом Ирка Куделина сказала:

— Ты знаешь, Рома, ее Ароновна уволокла. Злая, как сволочь. Потом Ароновна тут металась, а вот Катьку никто не видел.

У меня внутри словно что-то оборвалось. Я проскочил холл, заглянул в Катькину комнату. Она была пуста. В ванной мылась Ленка, Катина соседка по комнате. Я сорвал дверную ручку и ввалился внутрь, а потом отдернул занавеску и гаркнул в лицо нежащейся в ароматной пене Ленке:

— Катя где?

Она испугалась. Погрузилась едва ли не по самые глаза в пену и пробулькала: «Рома, а я не знаю. Я пришла, а ее не было. Я думала, она на вызов уехала. Я сама только что от клиента… вот, моюсь, вонючий черт…»

— Катя?!

Я выпучил глаза, и тут за моей спиной раздался тихий голос:

— Здесь я, Рома.

— Катька, что с тобой? — Я начал тормошить ее. — Ты что, опять под наркотой? Я же просил тебя быть в норме! Я же просил, чтобы ты была готова, как я за тобой приеду…

— Рома, ты меня обманул.

Она села в кресло и прикрыла рукой глаза. Я прикрыл дверь в ванную и сел прямо перед ней на корточки. У нее в лице ни кровинки. Губы бескровные, ненакрашенные, шевелятся беззвучно — будто сама с собой разговаривает и никого больше не слышит и не может слышать. Мне почему-то бросились в глаза ее хрупкие плечи, невесомо тонким платьем обтянутые. Запершило в горле от волнения. Не думал, что могу так волноваться перед девушкой, особенно если девушка эта — опытная, много повидавшая элитная проститутка. Непонятно к чему в голову полезли цифры Катиных гонораров последних лет, я подумал, а почему, собственно, она живет в этом пусть шикарном, но общежитии, а не имеет отдельной квартиры, все равно работает на заказах из центра. Ведь все звезды нашего досугового, а их было четыре или пять, одна за другой выехали из коттеджа. Две купили квартиры (одна — в Барселоне), две переехали на кладбище. Катя, образно говоря, оказалась как-то на промежутке между квартирой в Барселоне (Париже, Милане) и кладбищем.