Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант

А в это время в Управлении полиции метал громы и молнии исполняющий должность казанского полицеймейстера коллежский советник Яков Викентьевич Острожский.

Ночь и день первого дня

второй декады ноября 1888 года

– Ну, и где он? – Яков Викентьевич уже не находил себе места. – Что он вам сказал, когда вы расстались?

– Что он приедет в управление через час.

– Через час! – воскликнул исполняющий обязанности полицеймейстера. – Три часа уже прошло без малого! Вот что, – Острожский с какой-то тревогой посмотрел на Розенштейна, – ступайте туда, выясните, в чем там дело.

– Хорошо, Яков Викентьевич.

Выйти Розенштейн не успел. В кабинет буквально ворвался взмыленный городовой, от которого за версту разило потом.

– Господин исполняющий должность полицеймейстера! – забыв перевести дыхание, еле выдавил городовой. – Вам секретный пакет!

– Что?

– Вам срочный секретный пакет! – перевел наконец дух полицейский. – Велено доставить лично вам в руки!

– Кем велено? – принял от городового запечатанное письмо Острожский.

– Чиновником особых поручений при Департаменте полиции господином полковником Засецким…

Острожский и Розенштейн переглянулись, и Яков Викентьевич кивнул, что значило – «останься». Николай Людвигович понял, прошел в глубину кабинета и присел в кресло.

– Свободен, – сказал Острожский городовому, и тот вышел.

Яков Викентьевич распечатал письмо. Читал он долго и, кажется, еще раза два перечитывал. В процессе чтения его лицо вначале побелело, потом побагровело, а затем приняло зеленоватый оттенок. Наблюдая такие метаморфозы с лицом начальника, Розенштейн несколько раз порывался было спросить, не худо ли ему и не надобно ли чего принести, к примеру, водички или какого лекарства. Однако взгляды, которые изредка бросал в его сторону исполняющий обязанности полицеймейстера, не позволили Розенштейну не только предложить своему начальнику помощь, но даже открыть рот.

Прочитав письмо, Яков Викентьевич как-то беспомощно посмотрел на Николая Людвиговича, словно просил защиты, а затем, с исказившимся от злобы лицом, несколько раз столь сильно пнул тумбу стола, что из нее вывалились ящики, из которых выползли на пол папки с бумагами.

– Что-то случилось? – озабоченно спросил Розенштейн. Таким своего начальника он еще никогда не видел.

– Случилось? – растерянно произнес Острожский. – Да нет, особо ничего не случилось. Если не считать того, что на меня надели шутовской колпак и оставили с носом. Большу-ущим клоунским носом. Вы видали такие носы? – спросил с какой-то истерической интонацией исполняющий должность полицеймейстера.

Розенштейн, не зная, что ответить, недоуменно пожал плечами.

– Не видали? Так посмотрите!

С этими словами Острожский задрал нос. Невольно глянув на него, Розенштейн заметил, что нос действительно несколько длинноват и имеет заостренный кончик.

– Убедились? – продолжал издеваться над собой Острожский, а затем плюхнулся в свое кресло за столом. – Что ж, этого следовало ожидать. И вполне заслуженно. Поделом мне, старому дураку, выжившему из ума окончательно и бесповоротно… Теперь все. Теперь – конец всем планам и начинаниям. Позор… Позор-то какой на старости лет, а?

Он снова беспомощно посмотрел на своего помощника.

– А ведь была такая мысль! Промелькнула! Сразу как только он появился… «Чиновник особых поручений Департамента полиции», – язвительно произнес Острожский. – «Особо секретная миссия». Бумагу показал с гербами, подписанную директором Департамента полиции его превосходительством генералом Дурново… Липа. Все липой оказалось!

Теперь Розенштейн начинал понимать, что речь идет о полковнике Засецком. И что никакой он не полковник, а самозванец и мошенник. Но как это ему удалось?!

– Так-то вот, Николай Людвигович – Острожский, кажется, немного успокоился, поскольку принялся рассуждать трезво и даже философски. – И вот что я вам скажу: всегда доверяйте первому впечатлению о человеке! В этом первом впечатлении нет ничего наносного, одна интуиция. А ей всегда следует верить. Всегда! Потом уже, по прошествии нескольких секунд, включаются какие-то дополнительные механизмы: жизненный опыт, анализ внешности человека, сопоставление его с другими людьми, причисление к людским типажам и прочая дребедень, которая все портит. И суждение о человеке становится ложным. А первое впечатление, настоящее и правдивое, отходит на второй план или вовсе забывается. Вы понимаете, о чем я говорю?