Джордж Хиггинс - Ограбление казино

— И все равно там много капусты, — сказал Амато.

— «Столько, что сами его иногда теряют, — сказал Фрэнки. — Столько, что в него кости закатываются. Заходи да бери, заявить нипочем не заявят, не смогут, никакие агенты за тобой гоняться не станут, просто заходишь мимо „Рыбы Билли“, вверх по лестнице — и на всю жизнь хватит». Ага, а Диллон при этом так поправляется, что глазам своим не веришь, на что спорим, ему с полсотни чуваков к тому ж помогает. Я про это место слыхал, наверно, лет с четырнадцати, когда впервые услыхал, — сказал Фрэнки. — Штука там в том, все это время, что никому никогда не удавалось. Вот и интересно мне, с чего бы.

— Моей дочке четырнадцать, — сказал Амато.

— Елки, — произнес Фрэнки. — Время-то летит.

— Ну, — кивнул Амато. — Четырнадцать ей. И как-то раз оставила свое барахло на комоде. Гляжу — голубенькая картонка. Захожу, смотрю. А она — на Пилюле.

— Хера себе, — сказал Фрэнки.

— Я, блядь, глазам своим не поверил, — сказал Амато. — Говорю Конни: «Ради бога, скажи мне уже наконец, что тут происходит?» И она говорит: «А чего? Они все на Пилюле». Я ей: «В каком это смысле — все? Кто — все? Что она с ней вообще делает? Ты мне вот что скажи, а? А все меня не интересуют». Ну и я тут же, конечно, ублюдок. «Хочешь, чтоб она залетела или еще что-то, тебя это, наверно, больше устраивает». Я просто — я ушам не поверил. «Конни, — говорю, — да ей же четырнадцать, я тебя умоляю. Четырнадцать лет. Рановато ей, мне кажется».

— Мне тоже, — сказал Фрэнки.

— Ну, — подтвердил Амато. — И знаешь, что она мне? «А Розали, — говорит, — сколько, к которой ты шлёндал?»

— А сколько Розали? — спросил Фрэнки.

— Восемнадцать, — ответил Амато. — Охрененная разница. Только я так, конечно, не мог сказать. Я всегда, как спросит, я всегда в отказ. И Розали ни на какой Пилюле не сидела. Каждый месяц… ай, да все равно с ней не фонтан.

— А не похоже было, — сказал Фрэнки.

— Тем не менее, — ответил Амато. — Бля, в Форт-Нокс легче забраться. Да и повеселее будет. Ей всякий раз надо было доказывать: вот, мол, ты и есть моя настоящая любовь, прочая срань. Дебилом быть надо. А она — она вообще никак не чесалась. Как с бревном ебаться. Я, бывало, она ж даже не почешется как-то почесаться. Я ей говорю: «Розали, еб-те-с-матей, ты хоть почешись как-то, а? Ты ж залететь не хочешь, правда?» А она в рев. Смертный грех-де. Ну не знаю. Я вообще не. Бывало, думал, я дебил, думал, у меня тут маза какая-то покатила. А теперь — теперь вообще не понимаю, зачем оно мне было. И близко не стоит столько, на сколько мне вложиться пришлось.

— Но девка-то видная была, — сказал Фрэнки.

— Матч видал тут как-то вечером? — спросил Амато. — Я видал. Дома сидел. Конни легла наконец-то. У нее челюсть трындеть устала. А мне телевидение чем нравится, парнишка. Звук можно отключать. А тут как раз показывают Снида, [2] Норман Бейли Снид (р. 1939) — американский футболист Национальной лиги, распасовщик. как он на этого здорового шведского центр-форварда навалился. Видел, нет?

— Дома не было, — ответил Фрэнки.

— В общем, — сказал Амато. — Как-то вечером я встретил Розали, на Артерии [3] «Центральная артерия» — обиходное название скоростного шоссе им. Джона Ф. Фицджеральда, проходящего через центр Бостона. Проложено в 1950-х гг., ныне почти полностью проходит по тоннелям. увидал. Конни заставила остановиться, хлеба ей, блядь, купить. И это вот еще, не знаю, почему так. Я ж у нее не прошу — поделай-ка за меня дела. Какого хуя я должен останавливаться по пути домой и ее дела делать? В общем, вижу — Розали. И она теперь здоровее того шведа, ей-богу.

— Она очень симпатичная девчонка была, — сказал Фрэнки.

— Эх, — ответил Амато. — Замуж вышла. Вот чего ей надо было. Вот из-за чего переживала, пока я ее дрючил. Я-то переживал, из-за чего с ней так паршиво. А она переживала, как ей, блядь, за меня выйти, если я уже на Конни женат. Я-то не хотел опять жениться. Я уже разок это сделал. Одного раза хватит, если не псих. А ей вот такого подавай. И залетела вот. На четвертом, я прикинул. Та девка где? Ее сейчас так раздуло, что и в мои штаны б не влезла, вот такенные ножищи. Все коту под хвост, надо подождать только. Конни мне говорит: «Тебе что-то не нравится? Ладно. Вот и поговори с ней, мистер Папаша-Хлопотун, который шесть-семь лет в тюряге просидел, пока она у него подрастала. Возьми и поговори. Скажи, какая она непослушная девчонка». Само собой, Конни нихуя не могла мне сказать, пока я в крытой сидел. Откуда мне знать-то? Блядь. Тут все равно уже ничего не поделаешь. Не важно. Злит просто, вот и все. Очень меня это злит.