Кирилл Казанцев - Вороны любят падаль

Томилин мрачно смотрел, как беснуется режиссер, а потом повернулся и зашагал по заросшей бурьяном улице.

– Убирайся! – кричал ему в спину Прохоров. – Чтобы духу твоего тут не было! Иначе я за себя не отвечаю! И больше не приближайся к съемочной площадке, сволочь! Считай, что тебе выписан волчий билет!

Крики постепенно затихали вдали. Володя испытал облегчение, когда вся суматоха осталась за спиной. Он осознавал, что вел себя глупо, наломал дров, остался безо всяких перспектив, да еще и мучался с похмелья. Он забрал в избе свои вещи и пошел на другой конец деревни, но не затем, чтобы опохмелиться. У мужика, который накануне продал ему самогон, имелся мотоцикл с коляской, и Томилин надеялся, что он подкинет его до города.

Хитрый самогонщик принял его как родного, но везти поначалу не соглашался, ссылаясь на неотложные крестьянские дела. И только вытянув из Томилина двести рублей, пошел выгонять мотоцикл.

Притулившись на заднем сиденье, Володя покидал деревню с ласковым именем Веснянка, где так неудачно закончилась его кинематографическая карьера. В голове не было никаких мыслей. Он мечтал только об одном: добраться куда-нибудь, где можно будет сбросить грязный опереточный мундир и хорошенько вымыться.

На въезде мотоцикл едва не столкнулся с массивным черным внедорожником, который, поднимая тучи пыли, мчался как на пожар. Мотоцикл вильнул, с Томилина слетела фуражка. Мужик, с трудом выруливая, обложил матом водителя, оставшегося невидимым за тонированными стеклами, и на всякий случай прибавил газу. Володя обернулся, но номер автомобиля не рассмотрел.

Это мог быть кто угодно – спонсор, киношник, просто удачливый бизнесмен, решивший навестить в деревне родителей, но почему-то в этот самый момент у Томилина возник неприятный холодок в груди.

Дроздов перешагнул порог кабинета и остановился, оценивающе оглядывая убранство. Увиденное ему понравилось. Ничего лишнего, стильная, но строгая мебель, огромное светлое окно, выходящее в тихий парк, современная техника, в том числе кондиционер, создающий в комнате приятную прохладу. Рабочее место его бывшей супруги оставляло приятное впечатление. Дроздов помнил, как она начинала самостоятельную практику. Тогда все было иначе. Непрестижный район, тесная, темная комната. Треснувший корпус монитора. Колченогие стулья. С тех пор Марина Константиновна Самойлова, частный нотариус, сделала заметный шаг к успеху. Дроздов знал, что дела у нее идут в гору, клиентура растет, появилась новая машина, и вообще все, выражаясь современным языком, в шоколаде. Зачем вдруг при таких обстоятельствах ей понадобился бывший муж, Дроздов не знал. Но Марина сама позвонила ему накануне вечером и попросила зайти к ней в офис. Причин не объяснила, сославшись на занятость. В какой-то момент Дроздов вообразил, что в их отношениях возможен новый поворот, но тут же обругал себя за наивность. Голос бывшей жены звучал в трубке любезно и деловито, но не более того. Разбитую любовь не склеишь. Разошлись они по ее инициативе. Пожалуй, она никогда не любила Дроздова по-настоящему. Просто в молодости все кажутся красивыми, энергичными, полными радужных надежд. Эта иллюзия быстро рассеивается, и время отделяет агнцев от козлищ. Марина быстро сообразила, что муж ее не обременен какими-то особенными амбициями и не собирается увлечь ее в какие-то сверкающие высоты. Ему было достаточно того, что давала ему жизнь, а, по ее мнению, это было непростительно мало. Нет, если она хотела его видеть, то причины могли быть сугубо деловые.

И все-таки, направляясь сюда, Дроздов постарался не ударить лицом в грязь. Он надел лучший костюм, повязал лучший галстук, начистил до блеска туфли, и вообще обратился таким франтом, что не одна женщина по дороге бросала в его сторону взгляд. Правда, уже по прибытии на место выяснилось, что с рубашки неизвестно куда исчезла одна пуговка, но этот изъян прекрасно камуфлировался галстуком, и вообще одна потерянная пуговица – это не такая большая потеря при холостяцкой жизни.

Марина вошла внезапно, просматривая на ходу какую-то бумагу, на ходу ободряюще придержала Дроздова за локоть, улыбнулась ему и сразу шагнула к столу. В воздухе возник едва уловимый аромат дорогих духов.

– Привет! – сказала она. – Извини, мне пришлось выйти. Но я сразу вернулась, как только сообщили, что ты здесь. Видишь, какая я обязательная? Присаживайся!

Она сама уселась на крутящееся кресло, пробежала глазами остаток текста и отодвинула бумагу на край стола.