Артуро Перес-Реверте - Королева Юга

Шшшик, шшшик. Шшшик, шшшик. Вечер еще не наступил, но от серого неба на улицах было темновато, и в некоторых магазинах уже зажглись витрины и вывески. Дождь множил и дробил свет фар. «Субурбан» и его эскорт – две машины с федералами и три фургона с солдатами, сидящими за щитками пулеметов, – вздымали водяные крылья в буром потоке, который заполнял улицы и тек к Тамасуле, переполняя сточные трубы и канавы. По небу вдоль горизонта пролегла широкая черная полоса, на фоне которой вырисовывались самые высокие здания проспекта, а ниже – багровая, казалось, прогибающаяся под тяжестью черной.

– Оцепление, хозяйка, – сказал Поте Гальвес.

Лязгнул передернутый затвор «козьего рога», и водитель искоса бросил беспокойный взгляд на киллера.

«Субурбан» не замедлил хода, но Тереса успела увидеть солдат в боевых касках, с Р-15 и М-16 в руках, которые, остановив и заставив припарковаться в стороне две полицейские машины, совершенно открыто держали на мушке сидевших в них людей в форме. Было очевидно, что полковник Ледесма знает свое дело и что, поломав голову, как обойти законы, запрещающие передвижение войск в пределах города, он все-таки нашел решение: в конце концов, осадное положение для военного – состояние почти естественное. Тереса заметила еще солдат и федералов, выстроенных под деревьями, разделяющими проспект вдоль; регулировщики заворачивали машины в боковые улицы. А там, между железнодорожными путями и большим квадратным административным зданием, стояла часовня Мальверде – маленькая, куда меньше той, которую помнила Тереса все эти двенадцать лет.

Воспоминания. Она вдруг поняла, что за все время этого долгого путешествия туда и обратно она убедилась лишь в трех вещах, касающихся жизни и людей: они убивают, помнят и умирают. Потому что наступает момент, подумала она, когда смотришь вперед, а видишь только то, что позади: трупы, которые один за другим оставались у тебя за спиной, пока ты шла. Где-то среди них и твой, только ты не знаешь об этом. Пока наконец не увидишь его. И тогда узнаешь.

Она искала себя в тенях маленькой часовни, в безмятежном покое скамейки, стоящей справа от изображения святого, в полумраке, красноватом от пламени свечей, которые горели, слабо потрескивая, среди цветов и даров, развешанных по стене. Дневной свет угасал очень быстро, и мелькающие сине-красные огни одной из машин федералов, освещавшие вход, казались все ярче по мере того, как сгущались грязно-серые сумерки. Остановившись перед святым Мальверде, глядя на его черные, словно крашенные в парикмахерской волосы, белую куртку, шейный платок, по-индейски узковатые глаза и пышные усы, Тереса пошевелила было губами, чтобы помолиться, как когда-то –

мой путь и поможет мне вернуться, – но так и не смогла вспомнить никакой молитвы. Может, это кощунство, вдруг пришло ей в голову. Может, не следовало назначать встречу в этом месте. Наверное, время сделало меня тупой и заносчивой, и теперь наступил час расплаты.

В тот последний раз, когда она была здесь, из теней на нее смотрела другая женщина. Теперь Тереса искала ее и не находила. Разве только, подумала она, я сама и есть та, другая, или она внутри меня, и девчонка с испуганными глазами, которая убегала с сумкой и «дабл-иглом» в руках, обратилась в один их тех призраков, что бродят за спиной, глядя на меня обвиняющими, или грустными, или равнодушными глазами. Может, это и есть жизнь, и ты дышишь, ходишь, двигаешься только для того, чтобы в один прекрасный день оглянуться и увидеть себя. Узнать себя в последовательных смертях – своих и чужих, на которые тебя осуждает каждый твой шаг.

Она сунула руку в карман плаща – под ним на ней были свитер и джинсы, на ногах удобные ботинки на резиновой подошве – и достала пачку «Фарос». Она прикуривала от одной из свечей, горевших перед образом Мальверде, когда в сине-красных отблесках на пороге обрисовалась фигура дона Эпифанио Варгаса.

– Тересита. Сколько времени.

Он почти такой же, подумала она. Высокий, плотный. Свой непромокаемый плащ он повесил на крючок у двери. Темный костюм, рубашка с расстегнутым воротом, без галстука, остроносые сапоги. Лицо из старых фильмов Педро Армендариса. Усы и виски у него сильно поседели, прибавилось несколько морщин, пожалуй, стала пошире талия. Но он все такой же.

– Тебя трудно узнать.

С опаской оглядевшись по сторонам, дон Эпифанио сделал несколько шагов внутрь. Он пристально вглядывался в Тересу, видимо, пытаясь соотнести ее с той женщиной, которую сохранила его память.