Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Можете не считать. Новенькие.

Ивасьян сунул пачки в сейф и открыл дверцу облезлой, давно не крашенной голландки, стоявшей в углу. Когда он доставал из папки очередной листок и чиркал спичкой, чтобы поджечь, пальцы его заметно дрожали.

— Подпалите все сразу! Нечего канителиться!

И опять Тигран Вартанович промолчал. Насупившись, он скомкал все документы, поднес к ним зажженную спичку и, подождав, пока огонь охватит бумаги, закрыл дверку. В коридоре послышался шум шагов.

— Уходите, быстро. И без разговоров. Все сделано.

Федоров торопливо вышел.

Стоя возле двери, Ивасьян прислушался к шагам снаружи. Нет, мимо. Просто, наверное, кто-нибудь из милиционеров.

Он устало сел на стул и вытер носовым платком взмокший лоб. Минуты три сидел в оцепенении, не в силах сдвинуться с места. Давали себя знать бессонная ночь и пережитое напряжение. Потом, движимый внезапно мелькнувшей мыслью, подскочил и, отперев сейф, достал из него деньги. Открыл окно, осмотрелся и осторожно бросил все три пачки в густой бурьян.

В коридоре снова послышались чьи-то шаги. Но Тигран Вартанович не обратил уже на них внимания. «Надо идти спать, — решил он. — Голова, как чугунный котел…»

Шаги смолкли у двери, и она распахнулась.

Это были Ляпунов и Куваев.

— Покажите дело Сапиева, — без предисловий начал Степан Степанович.

— А что, собственно, случилось? И почему такое требование? По какому праву?..

— Есть основания, — спокойно ответил Ляпунов. — Кому вы отдали дело?!

— Вы с ума сошли? — Со щек Ивасьяна медленно сходил румянец. — Вы ответите за свои слова!..

— Отвечать, скорее всего, придется вам. Откройте сейф!

Тигран Вартанович демонстративно швырнул ключи на стол. Усилием воли сдержал подкатившую к горлу икоту. Побелевшие пальцы сжимали спинку стула. В голове металось: «Как себя вести? Кричать? Возмущаться? Или пожать плечами и принять вид оскорбленного достоинства?» Последнее вернее. В таком состоянии, застигнутый врасплох, он может наговорить глупостей…

— Ну что ж, — сказал он как мог спокойнее, убрав руки за спину. — Исполняйте свой долг. Я не буду сейчас препятствовать. Но хотел бы выслушать ваши объяснения… И вот еще: как вы сможете смотреть мне в глаза, когда недоразумение… а это какое-то дикое, нелепое подозрение…

На большее у него не хватило духу, и он умолк, отвернувшись к окну.

— Вы получите объяснения, — сказал Ляпунов. — Немного позднее.

Куваев достал из сейфа папку. Перелистал.

— Вот оно. Целое… — обескураженно сказал он.

— Я могу сесть? — иронически прищурившись, спросил Ивасьян.

— Да, конечно. — Ляпунов заглянул в папку. — Обыщите комнату, Меджид.

Плотный комок документов в печке как следует не догорел. Обвив рукой тлеющую черную каемку бумаги и осторожно развернув пачку, Куваев подал ее Ляпунову.

— Копии. И подписи… Моя явно подделана.

— Не трогайте, Меджид. Передадим на графическую экспертизу. Это уже по части вашего Николая Михайловича. — Взгляд Ляпунова, до этого внимательно обшаривающий комнату, остановился на раскрытой створке рамы. — Посмотрите-ка за окном.

Тигран Вартанович издал нечленораздельный хрипящий звук.

— И вас придется подвергнуть обыску, — сказал ему Ляпунов. — Меджид, пришлите сержанта…

— Я не позволю себя обыскивать! — истерически выкрикнул Ивасьян, вскочив. — И вообще, на каком основании вы ворвались ко мне?!.

Однако, когда явился сержант, Тигран Вартанович дал себя обыскать. У него ничего не нашли.

В окне показалась голова Меджида. Он молча потряс в воздухе пачкой тридцаток, которую осторожно держал за уголок двумя пальцами.

— Здесь три таких, Степан Степанович.

Ляпунов подошел к окну.

— Заверните в газету. И тоже — на экспертизу.

Когда он обернулся, Тигран Вартанович полулежал на стуле. Голова его свесилась набок. Лицо стало серым.

Управление гудело. Такие вещи, как арест начальника угрозыска, случаются не каждый день. Одни недоуменно разводили руками, не будучи осведомлены и не желая болтать попусту. Другие неутомимо утверждали право на собственное мнение, которое, впрочем, никто и не оспаривал, и считали своим долгом высказать последнее при всяком удобном случае. Они наперебой бегали к Дыбагову, выкладывая скороговоркой целый ворох деталей, штрихов и нюансов, на которые прежде не обращали ровно никакого внимания и которые теперь рисовали облик Ивасьяна совершенно в ином свете. Таких было немного и с каждым днем становилось все меньше, потому что начальник управления терпеть не мог наушничества в любых его формах. Он принадлежал к тому типу руководителей, которые, будучи добросовестными служаками, особыми талантами, однако, не отличаются. Дыбагов мог нервничать и «переживать» из-за неласкового начальственного звонка, мог «влепить» кому-нибудь выговор за пустяк, который выеденного яйца не стоил, мог ошибиться, оказаться в чем-либо недальновидным и в то же время оставался человеком честным и самозабвенно преданным своей работе. Сейчас он находился в состоянии полнейшей растерянности, к которой примешивалась и немалая доля боязливого трепета (увы, Асхад Асламурзович не отличался особой смелостью, когда в дела управления вмешивалось высокое начальство) Что же теперь будет? Наверняка — проверочная комиссия, ревизия и все такое прочее…