Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— А зачем же ко мне присылают товарища из милиции? — так же громко спросил старик и улыбнулся простоватой улыбкой. — Входи, дорогой, мой дом — твой дом.

Арсен даже несколько растерялся Ничего себе — замаскировался! Дряхлый старикан и тот узнает в нем милиционера!

— Почему вы решили, что я из милиции? — Арсен покраснел, почувствовав, что снова совершил промах: или надо было сразу сознаться, или изобразить благородное негодование и начисто отрицать, что он имеет отношение к органам А он вместо этого задает глупый вопрос, сама неопределенная форма которого уже содержит готовый ответ.

Омар Садык пропустил Арсена вперед и тихо засмеялся скрипучим елейным смешком.

— Шея, дорогой. Шея загорела у тебя. Сразу видно, что носил мундир с прямым воротником. Имеющий глаза — да видит.

Сугурова Омар не стал принимать в кунацкой. Из прихожей была еще одна дверь, ведущая в скромно обставленную комнату, посередине которой стоял сосновый квадратный стол, накрытый клеенкой, четыре венских стула, в углу — оббитый кожей старый диван и два таких же кресла. Шкафчик-горка с простой фаянсовой посудой.

— Садись, сын мой, — пододвигая Арсену стул, сказал хозяин. — Скажи твое имя. Знаешь, как говорят арабы: «Спеши обрадовать добрым словом встречного, — может больше не придется встретиться». А доброе слово как скажешь без имени?

— Махмуд мое имя, — солгал Сугуров. Я действительно из милиции — вы верно угадали. Я постараюсь не отнимать у вас много времени…

— Ничего, сын мой. Говори, я слушаю.

— К вам у нас нет никаких претензий, — торопливо продолжал Арсен, постепенно овладевая собой. — Мой приход вызван необходимостью задать вам несколько вопросов…

Старик хитровато прищурился и сказал уже без улыбки, но по-прежнему сладким тоном:

— Прости, Махмуд, меня старика, но… если разговор по делу, то и вести его надо по делу. Может, есть у тебя какая книжечка, в которой написано, откуда ты и кто ты таков?

— Разумеется, есть, — сказал Арсен и привычным движением полез в карман пиджака, но вовремя остановился. Ну, и хитрая бестия этот белобородый! В удостоверении-то черным по белому написано, что оно выдано никакому не Махмуду, а Арсену Сугурову!

Омар, от которого не ускользнуло замешательство гостя, лицемерно опустил глаза и сказал примирительно:

— Забыл книжку? Ладно уж — старый Омар привык верить людям. Аллах велел верить. Говори, чего надо тебе?

Сугуров готов был провалиться сквозь землю. С ним обошлись, как с мальчишкой: сначала надрали уши, а потом погладили по головке. С трудом сдерживаясь, чтобы не наговорить грубостей, он задал-таки свой первый вопрос, отлично понимая, что инициатива принадлежит не ему:

— Вам знакомо имя — Умар Паритов?

— Нет, Махмуд. Не знаю такого.

— Вспомните хорошенько. Он был у вас примерно две недели назад. По его словам, — привозил несколько колец на реставрацию. В одном — камень выпадал, в другом — уменьшить кольцо надо было… еще что-то.

Омар развел руками.

— Много ко мне народу ходит. Может, и был такой Паритин…

— Паритов.

— Пусть так. Не помню.

— Я хотел бы поговорить с вашими мастерами.

— Нет никого Двоих третьего дня по мобилизации взяли, один — брата в армию провожает. Война теперь… А завтра — день нерабочий, воскресенье.

— У вас три мастера?

Омар Садык поджал губы.

— Четыре.

— Трех нет, как вы говорите. А где четвертый?

— Болеет.

— И часто у вас пустует мастерская?. Кстати, может вы мне ее покажете?

— Нет, дорогой, — прищурившись, сказал Омар Садык и сухая ладонь его, лежавшая на столе, сжалась в кулак. — Не дело говоришь. То — нет претензий, то — покажи мастерскую! Может, еще обыск захочешь сделать! Не много ли? Удостоверения нет, формы на тебе нет! Если дано тебе право — возьми нужную бумагу у своего начальника — тогда приходи, все увидишь, все узнаешь, а теперь — не гневи аллаха!

Лицо старика преобразилось. Еще минуту назад приветливо-открытое, даже угодливое, оно стало теперь непроницаемо-жестким, враждебным. Ехидные тонкие губы сжались, глаза скрылись в узких щелках слегка припухших век, брови вытянулись в одну почти ровную белую линию и показались чужими, нарисованными белым гримом. Нет, не хотел бы Арсен Сугуров попадаться этому дряхлому на вид старцу на узкой дороге Зол и страшен он был сейчас в своем холодном спокойствии.

И еще одно смутно беспокоило Сугурова, — он даже не отдавал себе отчета что это, но чувствовал какую-то неуловимую фальшь в словах Омара, в манере говорить и держаться, во всем его поведении. Возможно, сложись все иначе и не попади он сразу же впросак, Арсен и обратил бы внимание на то, как не вяжется абсолютно правильная, иногда даже изысканная русская речь Омара Садыка с наигранным стремлением упростить ее, уподобить речи не очень-то грамотного кавказца, который никогда не заговорит, как русский, потому что привык к горскому словоупотреблению — с повторами, навеянными фольклорной языковой стихией, с ритмически организованным, плавным, даже напевным строем. Омар Садык говорил именно так, но не совсем так.