Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Именно здравый смысл не позволял Шукаеву разделить те беспечные шапкозакидательские настроения, которые возобладали в известной части нашего общества и легко укладывались в строки любой из популярных тогда песен о летчиках, летающих выше и быстрее всех, о танкистах, громящих врага на его территории, об армии в целом. «Чужой земли — ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Многие, ох, как многие свято верили в это и ошибались. Дорого заплатили страна и народ за эту слепую веру.

Но через все это еще предстояло пройти. А пока Шукаев, твердо зная, что война будет не из легких, надеялся, выполнив порученное ему дело, еще повоевать с винтовкой в руках. Может быть, он пойдет в разведку, даже наверное, хотя в сущности это неважно. Он знал, что сумеет быть хорошим бойцом. И он хотел этого не только потому, что он один и, кроме маленького Заура, его некому ждать. Просто он — сын огромной, великой страны, и его долг помочь ей в трудный час. Разумеется, он никогда бы не отважился произнести вслух такие торжественно-громкие слова, но думал он так.

А сейчас он должен был хотя бы на пару часов сократить и без того недолгое время своего ночного сна (видит Бог, ему нелегко это сделать!), удвоить энергию и в самый кратчайший срок распутать тот клубок преступлений, который занимал все его мысли. Благо теперь у него в руках первая и единственная пока улика — бумажный пыж, которая приведет его в дом убийцы.

Гоголев, живший рядом со зданием управления, мог ночевать дома и, зная это, уступил Шукаеву и обоим его помощникам — Вадиму Акимовичу и Арсену бывшую «комнату отдыха», устроенную позади кабинета еще Конопляновым, обожавшим всякую «помпу». Жунид было стал отказываться, но Виктор Иванович не хотел и слушать. «Никаких разговоров, — тоном приказа заявил он. — Перебирайтесь сейчас же. И мне легче — будете держать меня постоянно в курсе событий. Кстати, спасибо вам: честно говоря, и я не очень надеялся, что вы все-таки разыщете останки Кумратова…»

В «комнате отдыха» стояли кровать, диван и нашлось место для раскладушки, на которой, как младшему, пришлось спать Сугурову… Был письменный стол и полупустой книжный шкаф, в котором поместились все пять папок с делами.

Переезд из гостиницы много времени не занял — вещей у них почти на было: что надо мужчине — пара чистых рубашек да смена белья, и уже после обеда в управленческой столовой, когда они вернулись на новое свое местожительство, Шукаев сказал Сугурову:

— Ближайшие два-три дня мы обойдемся без тебя, Арсен. Сейчас получишь командировку, смени свою форму на самую обычную — не очень новую и не слишком старую гражданскую одежду — и поезжай вечерним поездом в Махачкалу, а затем в Дербент. До отъезда побывай у Паритовых — узнай, к кому ездил завхоз театра… Еще раз — это тоже до отъезда, — сходи в драмтеатр, поговори с людьми, проверь все протокольные данные, которые собрал о нем в свое время Бондаренко.

Затем наведаешься в переулок Псыжский, дом 5. Возможно, ювелир Чернобыльский вернулся. И от него, и от Паритова здесь тебе нужно только одно: к кому они ездили в Дагестан, у кого бывали — адреса, фамилии, имена. Проверишь их всех… Я напишу письмо начальнику Дагуправления. Когда-то мы встречались в Москве, на курсах. Нужно проверить там по картотеке всех, у кого были с визитами Чернобыльский и Паритов. Возможно, это совпадение, что они оба туда подались, а, возможно, и нет. Словом, выясни, что сумеешь, — полная тебе свобода действий. Если понадобится больше трех дней, — телеграфируй или позвони.

— Есть. Я могу сейчас идти за командировочным удостоверением?

— Да. Я договорился с Гоголевым. Иди. А мы с Вадимом Акимовичем — в издательство.

Художник черкесского книжного издательства, довольно молодой, лет тридцати-тридцати двух щеголеватый мужчина с холеным лицом и манерами, претендующими на изысканность (он даже говорил как-то особенно, растягивая слова, несколько нараспев) усадил их по обеим сторонам огромного, как кровать, двухтумбового письменного стола, заваленного набросками, ватманом, раскрытыми книгами, баночками с гуашью и прочими рисовальными принадлежностями, и, картинно подперев подбородок согнутой в локте рукой с белыми пухлыми пальцами, заговорил:

— Мне сказал директор, кто вы, э-э… так что, понимаю, я полностью в вашем э-э… распоряжении. Чем могу служить, если не секрет?

— Секрет, — строгим тоном ответил Жунид. Ему сразу не понравился этот человек, который явно кого-то изображал, видимо, думая, что он, как представитель искусства, должен отличаться от простых смертных. — В том смысле секрет, что наш разговор должен остаться между нами.