Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Ну, что? — встретил он ее нетерпеливым вопросом.

— Пойдем ко мне в кабинет, — сказала она устало. — Пришлось повозиться.

Жунид пропустил ее вперед и, проходя через приемную, растолкал Вадима.

— Проснись же. Потом отдохнешь. Есть результаты.

— Я не буду читать вам протокол — это долго, — сказала Нахова, — Вадим Акимович, по-моему, и так еле жив. Можно в двух словах?

— Ради Бога, — вырвалось у Жунида. — Только поскорее…

Зулета сдержала улыбку. В таких случаях — она помнила — он никогда не умел быть терпеливым. Стоило ему напасть на след, и он становился невменяемым, для него переставало существовать все, кроме улик и свидетельств по делу, им овладевало возбужденно-приподнятое состояние ожидания, и он не мог понять, почему другие спокойны и неторопливы и не похожи, как он, на взведенную пружину.

— Хорошо. Я коротко. Итак… проникающее смертельное ранение в сердце. Умер мгновенно. Пуля прошла навылет. Судя по тому, что ее не нашли там, где его бросили в раствор, по ободранным носкам сапог и стертым коленям, его волокли по земле…

— Характер раны? — перебил Жунид.

— Рана круглая, по-видимому, выстрел произведен из охотничьего ружья…

— Так я и думал… — прошептал Шукаев.

— …в упор, — продолжала Зулета. — Но, как и на теле Барсукова, — никаких следов ожога. Очевидно, стреляли через что-то мягкое — кусок материи, мешок… не знаю. В правой стороне грудной клетки, в складках гимнастерки — бумажный пыж. Бумага слиплась, склеилась. Нужна техэкспертиза.

— Других следов насилия нет? — спросил Дараев, подняв на нее затуманенные дремой глаза с набухшими веками. — Мне показалось, когда мы его несли…

— Да, на затылке — след от удара орудием. Может быть, камнем. Его оглушили, а потом, я думаю, приставили к груди ружье и убили. Кстати, пуговица, которую мы нашли тогда, не с гимнастерки Кумратова. У него все пуговицы на месте, и они несколько крупнее.

— Ясно. Пыж вы нам дадите?

— Вот он… — Зулета вынула из кармана кителя маленький пакетик из пергаментной бумаги и протянула Шукаеву. — Пожалуйста.

— Я должен расписаться в получении? — спросил Жунид.

— Можно завтра. Секретарь уже ушла.

— Тогда — спасибо тебе… — он запнулся. — Большое спасибо. Так быстро и так… исчерпывающе. До свиданья. Пошли, Вадим.

Дараев молча кивнул Зулете и направился к выходу. Он уже плохо соображал, что происходит.

— Минутку, — остановила Зулета Шукаева у самых дверей и, понизив голос, так, чтобы не услышал вышедший в коридор Вадим Акимович, добавила: — Извини меня, пожалуйста, Жунид (после их первой встречи в Черкесске она впервые назвала его по имени), но… Заурчик все время спрашивает… Ты бы навестил его. Не обязательно, конечно, у меня. Можно в садике…

— Да, да. Я приду… просто завертелся, знаешь… Это проклятое дело отнимает у меня все время.

Она больше ничего не говорила, но и не уходила к себе в кабинет: так и стояла, повернувшись спиной к настольной лампе, горевшей на столе секретаря. Выражения ее лица он не уловил.

— Ну, я… пойду?

— Иди. Успеха тебе.

Известие о войне не было неожиданностью для Жунида Шукаева. Он никогда не считал себя дальновидным в вопросах политики, больше того — многое из регулярно читаемых им газет было ему непонятно. Едва ли он, например, толком представлял себе, какая разница между лейбористской партией и тред-юнионами, почему ни одна из европейских стран не смогла оказать Гитлеру никакого сопротивления, но вот здравым смыслом, не испорченным и не затуманенным излишней политической информацией, Жунид Шукаев обладал в избытке.

Он видел алчное шествие фашизма по Европе, в общих чертах понимая его идею, представляя себе, как прочно влияние Гитлера в среде мелкой немецкой буржуазии — лавочников, барменов, торговцев и других слоев общества, не слишком обремененных запросами интеллекта, а более озабоченных собственным желудком. Он немного читал и слышал о Круппе, о Рурском бассейне, о немецкой военной промышленности и, если не догадывался, когда произойдет вторжение, то, во всяком случае, не сомневался, что оно неминуемо произойдет. Слишком притягательными были для немецких фашистов просторы России, слишком не хватало им многого из того, чем она располагала в достатке, — угля, леса, нефти. Он читал в какой-то книжке о трагедии Рудольфа Дизеля, ученого, буквально затравленного германскими властями за то, что он изобрел двигатель, работающий на топливе, которого Германия не имела.