— Ты и так великолепно осведомлен, — сказал Дараев.
— Поморочили они нам с тобой головы, — улыбнулся Жунид. — И не только нам с тобой.
Вадим Акимович наклонился к плечу Жунида и, как видно, хотел о чем-то спросить, но передумал. Шукаев увидел его голову в зеркале, укрепленном вверху передней стенки кабины.
— Ну, что еще тебя интересует?
— Да ладно…
— Спрашивай, раз хотел.
— А где Зубер Нахов?
— Братец моей бывшей супруги? — притворно беспечным тоном переспросил Жунид. — Тоже отсидел свое. А куда подался — не знаю. Может, опять в тюрьме. Неисправимый тип. Но жулик и вор мелкий.
Показались первые домики аула Бгидес. Ущелье реки Кяфар здесь расширялось, образуя довольно просторную долину. Сады, огороды, пастбища, овцефермы — население Бгидеса занималось главным образом скотоводством.
Геологоразведка, как и сказал им чабан из Калежа, разбила лагерь в боковом ущельице, на берегу большой речки, скорее — ручейка, бойко стекавшего с гор. Вода в нем была мутная, глинистая от дождей.
Они подъехали к самой буровой. Из палатки, раскинутой возле вышки, вышел худой, несмотря на раннюю весну, загорелый человек в засаленных брезентовых штанах, голый до пояса.
— Кто это к нам пожаловал? — спросил он на чистейшем русском языке, хотя по облику в нем нетрудно было угадать горца. Лицо — смуглое, горбоносое, на остриженной под нолевку голове — войлочная сванская шапочка.
— Майор милиции Шукаев, — протянул руку Жунид. — Мои товарищи — Дараев и Сугуров. По тому же ведомству.
— Буровой мастер Кадыров, — согнав с лица улыбку, сказал человек из палатки. — Чем могу вам помочь?
— К вам не приходил сегодня утром или днем некий Мазан Каражаев? Небольшого роста, плотный, пятьдесят пять лет… Черкес.
— Не надо, — опять улыбнулся Кадыров. — Знаю. Был. Он и сейчас здесь. Мы взяли его подсобником.
Жунид окинул взглядом лагерь. Еще две палатки стояли поодаль. Людей не видно.
— Они купаться пошли, — понял его мастер. — Там, выше, озерко есть. Рабочий день у нас кончился. Вот-вот должны подойти.
Геологи действительно скоро вернулись. Бондарь, узнав, что сотрудники милиции приехали к нему, мгновенно побледнел и полез в карман за табаком. Пока он шарил там, Жунид вполголоса сказал Кадырову:
— Нам бы с ним поговорить без свидетелей.
— Пожалуйста, — так же тихо ответил тот, — можно в моей палатке.
— Нет, спасибо, мы — в машине.
Шукаев сел на место шофера, который, воспользовавшись передышкой, прилег на траву в тени палатки. Каражаева Жунид посадил рядом с собой. Вадим и Арсен устроились сзади. Арсен приладил на планшете лист бумаги, — приготовился писать протокол.
Шукаев начал безо всяких околичностей:
— Я — майор НКВД. Вам известно о том, что вашего знакомого и сослуживца Сахата Кабдугова едва не убили двое неопознанных бандитов?
— Нет, не знаю, — поспешно ответил бондарь, подобострастно засматривая в глаза Жуниду. — Кто убил, почему убил?
— Вопросы задаю я. Чуть не убили, — уточнил Шукаев и, окинув бондаря быстром испытующим взглядом, тут же решил отказаться от своего первоначального намерения провести допрос по всей форме.
— Не надо ничего писать, Арсен, — сказал он, продолжая изучающе разглядывать Каражаева, который ерзал и мялся, не зная, куда деваться и пребывая, по-видимому, в крайне расстроенном состоянии.
Жунида часто выручало приобретенное с годами умение сразу, в момент, определить, какую избрать линию поведения в разговоре с подозреваемым или свидетелем, линию, которая наилучшим образом соответствовала бы психологическому настрою допрашиваемого.
Внешний вид, те неуловимые для неспециалиста и ненаблюдательного человека признаки, которые могли свидетельствовать о страхе или решимости уйти от ответа, о стремлении под напускной бравадой скрыть истину, о безразличии, о показной или подлинной растерянности — все это замечал, все регистрировал его внимательный глаз, непроизвольно, автоматически схватывающий нужную информацию в считанные секунды.
Временами это требовало немалых усилий с его стороны в тех случаях, когда попадался достойный противник, и «обойти» его было еще заманчивее, еще интереснее.
Мазан Каражаев был весь, как на ладони.
— Вас устроит, если мы не будем вести протокола и, возможно, ограничимся сегодняшней беседой с вами? Разумеется, если вы ничего не скроете от нас… — Жунид не без умысла повел этот разговор по-русски. Во-первых, его должен был слышать Дараев, а, во-вторых, он по опыту знал, что человек, вынужденный отвечать не на родном языке, скорее может проговориться.
Читать дальше