Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Как попал платок к Гумжачеву?

— Много хочешь от старого Сахата, — усмехнулся Кабдугов. — Как могу знать? Может, Хахан, умирая, отдал ему? В одной ведь тюрьме сидели…

— Вы узнали его в темноте?

— По дороге мотоцикл проехал… со светом. Хапито, хоть и постарел, а узнать можно.

— Кто еще бежал с ним? — на всякий случай спросил Жунид.

— Смеешься, начальник. Сахат все сказал.

Так случилось, что в Зеленское районное отделение милиции они попали в праздник, Первого мая. Там уже было получено оперативное сообщение о групповом побеге рецидивистов из Читинской тюрьмы. В их числе были двое, чьи имена Шукаеву и Дараеву приходилось слышать не один раз: Хапито Гумжачев и Паша-Гирей Акбашев.

Жуниду по прочтении этой бумаги вдруг вспомнились слова Паши-Гирея, сказанные им некогда на допросе в ауле Абухабль: «Отрицать очевидное глупо, юлить и дрожать — тоже ни к чему. Есть более разумный стиль поведения — бежать, начальник, бежать».

Контрабандист Акбашев остался верен себе.

Дела управленческие. Виталий Николаевич приходит к мысли, что его сотрудники впустую тратят драгоценное время. Абдул Маремкулов получает возможность восстановить свою репутацию. Особое совещание. Новые хлопоты.

Начальник Черкесского управления НКВД, майор государственной безопасности Виталий Николаевич Коноплянов считал себя человеком строгим и принципиальным, который едва ли не единолично поддерживает порядок в области и в самом аппарате. Он был глубоко убежден, что стоит ему заболеть, уехать в командировку или выйти в отставку — последнее равносильно полной катастрофе, — и все развалится, и некому будет «закручивать гайки».

Это излюбленное его выражение означало все, что угодно, начиная от вмешательства Виталия Николаевича в разные мелочи, не стоящие выеденного яйца, и кончая официальными «громами и молниями», которые он считал своим долгом в начале каждой недели обрушивать на своих сотрудников во время «оперативки».

Внешность у него была довольно внушительная: огромный рост, широченные квадратные плечи, буйная шевелюра с седеющими висками, густой рокочущий баритон, крупные руки, с короткими сильными пальцами и тяжелой ладонью, которой он любил похлопывать по столу, завершая какой-либо разговор и сопровождая этот жест старомодным словечком «баста».

Обожал Коноплянов и всяческие реконструкции.

Так, вскоре после вступления в должность он затеял грандиозный ремонт, длившийся несколько месяцев, с той якобы целью, чтобы каждому работнику предоставить отдельную комнату. При этом Виталий Николаевич не забыл и себя, расширив собственный кабинет за счет слияния трех смежных. Позади кабинета выкроил небольшую комнату для «отдыха». На дверь, ведущую туда, велел наклеить карту Северного Кавказа и, таким образом, для непосвященных вход в «комнату отдыха» был замаскирован. Впрочем, о существовании ее знала даже рассыльная управления.

Вся мебель — от дубовой массивной рамы, в которой висел портрет Дзержинского, до необъятного двухтумбового письменного стола и кресел с гнутыми подлокотниками, — была заново отполирована, на мягкие сидения кресел и диван натянут темно-бордовый плюш. Заодно Коноплянов где-то приобрел напольные часы-башню, занявшие весь угол и каждый час оглашавшие кабинет торжественным медным боем. Со стороны балкона был установлен специально заказанный длинный прямоугольный стол для «особых совещаний», за которым могло уместиться на двух рядах стульев человек двадцать пять. Стол накрыли зеленым сукном.

Без изменений были оставлены разве что люстра, темные бархатные шторы на окнах и настольная лампа со специальным зеленым плафоном.

Нашлись злые языки, уверявшие, что весь этот «тарарам» новый начальник устроил не из человеколюбия, руководствуясь заботой о сотрудниках, нуждавшихся в отдельных комнатах, а ради того, чтобы придать блеск и величие себе самому.

Впрочем, не все так думали.

Новшества на этом не кончились. Расправившись с внутренним переустройством здания, Виталий Николаевич начал практически и планомерно проводить в жизнь свою систему «закручивания гаек». По понедельникам являлся на работу раньше всех и, стоя в небольшом вестибюле до половины девятого, лично регистрировал всех опоздавших, которым потом делал соответствующее внушение Правда, опоздания он не считал смертным грехом и слишком строго не взыскивал. Но горе тому, кто рискнет появиться в управлении небритым, с несвежим подворотничком или в нечищеных ботинках. Тут уже спуску не было. Виноватому назначалось несколько часов строевой подготовки по заранее разработанной теме: «Одиночное обучение бойца» Еще строже относился Коноплянов к тем, от кого попахивало на службе спиртным, — таковых он без сожаления отправлял на гауптвахту, используя «полную катушку», то есть пять суток со строгим режимом.