Станислав Родионов - Следствие ещё впереди

— Например, смерть, — вставил Горман.

— Ха-ха! — привёл свой самый убедительный аргумент Ростислав Борисович. — Тонкие умы человечества вовсю потешались над смертью. У Аверченко на поминках происходит уморительный разговор. А у Чехова, помните, господин произносит на кладбище речь по покойнику и вдруг видит его рядом. У Гоголя вообще покойники встают и гробы летают…

— Тонкие умы таким образом смеялись не над мёртвыми, а над живыми, — недовольно заметил Горман.

— А вы не такой дурак, — сказал Суздальский, рассматривая Эдика, словно тот только что вошёл в кабинет. Ростислав Борисович не был бы самим собой, если бы не добавил: — Каким кажетесь.

— Вы никаким не кажетесь, — заметила Терёхина.

— Откуда у вас неуважение к людям! — взорвалась Вега, пылая синими глазами. — Почему вы нас не любите?! Зачем тогда работаете в нашем коллективе? И вообще — почему вы такой? Хуже убийцы!

— Э-э-э, — запел Суздальский, — убийца хуже меня, тут я не соглашусь.

— Не ругайтесь, — примирительно сказала Терёхина, набрасывая плащ. — Всего хорошего.

— За молотым фаршем? — поинтересовался Ростислав Борисович. — Анна Семёновна, а вы могли бы изменить мужу с мясником за хорошую мосталыжку из-под прилавка?

— Взрослый мужик, а ума не нажил, — огрызнулась Терёхина.

Суздальский хотел что-то заметить про свой ум, но она уже выскочила из кабинета и прошмыгнула мимо вахтёра, который знал её суматошную натуру и выпускал до звонка.

Анна Семёновна по пути заскочила в два магазина, расположенные вблизи института, — молочный и домовую кухню. Тогда у дома оставались овощной и булочная. Она знала, что от магазина к магазину будет тяжелеть, обвешиваться сетками и замедлять шаг. Современные дети заняты школьной нагрузкой, кружками, телевизором, хобби. У мужа творческая работа. Да и кто доверяет магазины мужьям! Анна Семёновна точно знала, что без кухни нет семьи, как нет производства без бухгалтерии. Она влезла в трамвай, не надеясь на место. Но молодой человек тут же вскочил, любезно показывая на сиденье. Она села и хотела поблагодарить…

— О, вы, — стушевалась Анна Семёновна.

Место уступил следователь прокуратуры Рябинин, который теперь стоял перед ней, вежливо улыбаясь.

— Какая случайная встреча, — замялась Терёхина, неуверенная, должна ли она сидеть, когда следователь стоит.

— Совершенно случайная, — подтвердил Рябинин. — Вам далеко?

— Да, прилично. А вам?

— Я до кольца. Ну как, в поле-то тянет? — поинтересовался он.

— И не говорите. Долго вы нас будете ещё держать? — спросила она, не зная, можно ли об этом спрашивать. Но следователь с готовностью ответил:

— Вот завтра соберу всех у себя, и можете ехать.

— Слава богу, надоела неопределённость.

Узнать, чем кончилось дело, она не решилась. Трамвай выехал из центра, народ повыходил, и стало просторнее. Рябинин сел рядом.

— Вы собаку не держите? — спросил он.

— Нет, — удивилась она. — А почему вы спросили?

— Мне ещё тогда при разговоре показалось, что вы любите животных.

— Конечно люблю, — довольно улыбнулась Анна Семёновна. — Но от них грязь, шерсть… Вот в поле у нас обязательно собака, даже как-то было две.

— В поле проще, — согласился Рябинин. — Там можно не только собаку держать.

— У нас одно лето ястребёнок жил. Черепах, ежей ребята таскают в лагерь.

— А тарбаганов не пробовали приручать? — поинтересовался он.

— Как-то поймали одного, да пришлось застрелить.

— Своими руками и застрелили? — засмеялся следователь.

Анна Семёновна тоже засмеялась, представив себя с ружьём. Когда следователь сел рядом, она испугалась, что он начнёт нудно расспрашивать про сотрудников и опять разойдутся её нервы, как в тот раз. Разумеется, нельзя ехать в трамвае молча. И ей понравилось, что следователь нашёл тему постороннюю, но ей близкую.

— Что вы, — сказала она, — я от лягушек кричу не своим голосом.

— А кто же у вас такой смелый, что тарбагана застрелил?

— Теперь уж не помню.

— А если я назову? — предложил Рябинин, всматриваясь в её круглое весёлое лицо.

— Ну, тогда вспомню…

Рябинин назвал. Анна Семёновна Терёхина кивнула головой.

Нет ничего труднее, чем думать о любви, когда тебя мучает ненависть.

Рябинин собирался допрашивать Сыча, а злоба-ненависть овчинным кляпом забила горло. Не к Сычу, а к тому, кто убил тарбагана. С Сычом всё было ясно.

Когда подлость выступала под своей собственной личиной, с ней оставалось только бороться. Но когда она выползала в другой одежде, не в своей, Рябинин бесился, потому что порочилось то, чьи одежды брала эта самая подлость.