Станислав Родионов - Отпуск

Залаяли собаки, почуяв неладное. Из-под дома шарахнулась кошка. Где-то скрипнула дверь — через двор.

Петельников нагнулся, поднял свободной рукой плоский камень и швырнул его в дом. Окатыш ударился о стену и отскочил в железную бочку, которая отозвалась пустым звуком.

Сразу засветилось окно. Через полминуты белая фигура осторожно возникла на крыльце и замерла, боясь ступить в сад. Без ружья, а вот теперь оно было бы к месту.

— Августа, принесите верёвку! — весело крикнул инспектор.

Она пропала в доме. Когда появилась вновь, то пошла к инспектору опасливо, как бы пробуя землю ногой и не доверяя её твёрдости. Увидев Олега, Августа прижала ладони к груди и так стояла, пока инспектор вязал ему руки. Словно дождавшись своей очереди, зашевелился плоскоскулый. Инспектор посадил его на бревно. Увидев его в лунном свете, Августа вскрикнула.

— Что? — быстро спросил Петельников.

— Бочкуха…

— Какая бочкуха?

— Фамилия. Через два дома живёт…

— Где её отец? — рыкнул инспектор.

— В моей кладовке спит, — выдавил из себя Бочкуха, потирая щёку и подбородок.

— Как же они водили его по посёлку, к морю? — удивился Петельников, связывая за спиной руки плоскоскулого.

— У Бочкухи «Москвич», — сказала Августа.

Она уже нетерпеливо отстранялась от них в сторону бочкухинского дома.

— Августа! — остановил её инспектор. — Дойдите до почты и позвоните в милицию.

Она без слов ринулась на улицу.

Петельников посадил Олега рядом с Бочкухой. Со связанными руками далеко не убежишь, да и куда им бежать — через два дома? Теперь можно было посмотреть и свёрток, ради которого, видимо, эта пара орудовала.

Инспектор поднял его на доски, ощутив странную для столь небольших габаритов тяжесть. Под мешковиной оказалась какая-то труха, словно мыши ели бумагу или ткань истлела. В этой трухе лежали странные жёлтые куски, похожие на окаменевший сыр. Или сливочное масло, ибо они поблёскивали. Он тронул один кусок, ощутив холодное металлическое прикосновение… Золото!

Стояла какая-то нереальная южная ночь.

Казалось, запахи табачного поля, помидоров и сухой пыли вытеснили воздух. За спиной джунглями чернел виноградник. На бревне сидели двое связанных. Маслянисто поблёскивали золотые брусочки. И золотом горела луна.

В этой странной ночи вдруг сипловато сказали:

— Закурить бы.

Бочкуха шевельнул плечом, готовый закурить.

— Потерпишь, — буркнул инспектор.

— Мне б спросить кое о чём…

— О чём?

— За что стараешься, парень? — глухо, но сильно заговорил Бочкуха. — Премию хочешь в размере оклада? Иль дополнительный отпуск на шесть дён? Али приобресть за нас цветной телевизор?

— Не дадут? — полюбопытствовал инспектор.

— Шире варежку разевай, — почти весело вставил напарник.

Петельников втянул носом воздух: кислый запашок обволакивал этого Олега, который, видимо, трезвым был только однажды — тогда на пляже.

— Неужели вы цветного не стоите? — развеселился и Петельников.

— Чего время терять да зубы скалить! — озлился Бочкуха. — Вон твоё счастье лежит, в энтих брусочках. Никто, окромя нас да придурошного старика, о них и не знает. Отпусти, — сбежали, скажешь… А брусочков, мол, и не видел. Не будь дурнем, парень, такого фарта тебе не подвалит…

— И сколько дадите? — полюбопытствовал инспектор.

Надежда так и рванула Бочкуху вверх, как обескрыленную птицу:

— Одного хватит?

Петельников покачал слиток на ладони. Килограмма два… А всего брусков шесть. Двенадцать килограммов золота!

— А два? Всем по паре, — сдавленно предложил Бочкуха.

Инспектор бы взял — показать ребятам в своём райотделе. А то ведь не поверят. Значит, так: он входит, вытаскивает из карманов слитки и кладёт на стол начальнику уголовного розыска. Что это? Золотишко, четыре кило. Откуда? Привёз с юга. Как так? Заработал честным сыском. А вас теперь звать случайно не Монте-Кристо?

— Ну?! — остервенело спросил Бочкуха.

— А сколько тебе лет? — вдруг поинтересовался Петельников.

— Пятьдесят четыре.

— Ого! Уже можно звать «папаша».

— И что?

— А то, что пятьдесят четыре года прожил и всё зря.

— Почему же зазря? — насторожился плоскоскулый.

— Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашёл в жизни ничего дороже золота?

— А и не нашёл! — отрезал Бочкуха. — Ты ж дурило, тебе ж счастье прёт в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь…

— И всё?