Несколько месяцев Цаган-толгу — «Белую голову», как окрестили трофей кочевники, — возили по пустыне Гоби, дабы суеверные аборигены убедились: тот, кого они почитали бессмертным, воплощением Махакалы, оказался смертен, погиб, как простой солдат. В конце концов, натешившись плодами победы, народоармейцы привезли голову в столицу. Было решено, что отныне она будет выставлена на всеобщее обозрение перед зданием Монгольского Всенародного Собрания. Теперь комиссары, захватившие власть в только что организованной МНР, спеша на заседания, могли остановиться и полюбоваться на останки того, кто осмелился встать на пути у революции.
Будь вся эта история сценарием голливудского триллера, на этом бы ей и закончиться. Ан нет. Иногда жизнь выкидывает такие кульбиты, что самые сумасшедшие сценаристы всех кинокомпаний мира долго еще будут кусать от зависти локти.
В 1931-м в Ургу из Ленинграда приезжает некий Виктор Кострюков, ученик Козлова и Пржевальского, ученый-этнограф, специалист по Центральной Азии и Тибету. Прочитав эту фамилию, я насторожился — начинало теплеть. К тому времени «Белая голова», снятая наконец с пики, уже несколько лет пылилась в запасниках Исторического музея Улан-Батора, устроенного в бывшей резиденции богдыхана. Кто уж теперь может сказать, на кой хрен понадобился сей сомнительный сувенир молодому советскому этнографу, но перед отъездом из Монголии он выкупает у музея «Голову» и получает разрешение на провоз без таможенного досмотра «ящика деревянного, продолговатого» в адрес Этнографического музея АН СССР. Таким образом мумифицированные мощи государственного преступника нескольких стран Центральной Азии переехали с Тибетского нагорья на берега Невы.
С тех пор прошло почти семьдесят лет. Все эти годы в запасниках петербургской Кунсткамеры значился экспонат за номером 3394. Этот экспонат никогда не выставлялся в экспозиции Кунсткамеры и вряд ли когда-нибудь будет выставлен. Ибо значится под этим номером аквариум с формалином, а в нем плавает почерневшая от времени человеческая голова с выбитыми передними зубами и круглым отверстием от пики в затылке.
…Я отложил книжицу и вытряс из помятой мягкой пачки «Лаки Страйк» предпоследнюю сигарету.
Черт знает что такое! Неужели в моем городе, европейском мегаполисе, собрате Парижа и Амстердама, в одном из центральных музеев действительно хранится такой людоедский экспонат? Отрезанная человеческая голова с выбитыми, понимаешь, передними зубами… Впрочем, почему нет? Хранятся в той же Кунсткамере детские трупики, препарированные свихнувшимся голландцем Фредериком Рюйшем и прикупленные для коллекции царем-батюшкой Петром Великим. Почему бы не хранить тут же и мумифицированные мощи тибетского головореза? И все-таки слишком уж вся эта история напоминает невысокого полета голливудский триллер.
Пива оставалось всего одна банка. Я аккуратно пригубил и прошлепал в прихожую, где в плаще все еще лежал конверт с бумагами убитого китайца. Так или иначе, но ситуация, похоже, начинала проясняться. По крайней мере, теперь я знал, что именно мог искать в Петербурге Ли Гоу-чжень. Скорее всего что-то, привезенное из Тибета этнографом Кострюковым. Джи-лама экспроприировал у китайцев некую реликвию. Народоармейцы доставили ее из Юм-бейсе в Ургу. Кострюков купил реликвию для своего музея, а проныра Ли вызнал о той давней истории и приехал, чтобы вернуть ценность китайскому народу.
Я вынул из конверта пожелтевшие листки описи. Что, черт возьми, могло его здесь заинтересовать? Разбираться бы в этом хоть чуть-чуть. Знать бы, почем нынче идут «маски шамана религии Бон» или, скажем, «верхняя одежда мужчин племени мяо-яо, пошитая из шкуры яка», — думалось бы куда легче. Но какова ценность всего этого барахла и есть ли она вообще, эта ценность, оставалось только догадываться. Всем известно, что журналисты — люди широко, но поверхностно образованные. В моем случае — очень поверхностно. А впутывать во всю эту дурацкую историю еще и Кирилла Кириллова не хотелось.
Из всех 312 пунктов описи вопросы могли возникнуть только по двум. Экспонат номер 168 («ящик продолговатый, деревянный») и экспонат номер 233 («коробка бумажная, опечатанная сургучом»). Ну, допустим, «ящик продолговатый» — это та самая «Голова», а вот что такое «коробка»? Хреновые конспираторы, не могли нормальным языком написать. Впрочем, если уж такой сомнительный сувенир, как отрезанная человеческая голова, не был опечатан, то понятно, что в «коробке» хранилось что-то еще более странное. Настолько странное, что в опись экспонат решили не вносить. Уж не за содержимым ли этой коробочки решил поохотиться Ли?
Читать дальше