Виктор Банев - Череп императора

К началу 1920-х годов Джи-лама если и не восстановил империю Чингисхана, то сумел объединить под своей рукой земли вокруг пустыни Черная Гоби, оттяпав значительные куски и у Китая, и у России. О его столице, крепости-монастыре Юм-бейсе, кочевники слагали не просто легенды — эпические поэмы. Говорили, например, что только на украшение главного зала его дворца ушло несколько ведер бриллиантов чистой воды. И чуть ли не гектар хорошо выделанной человеческой кожи. В подземных лабиринтах Юм-бейсе сидели, по слухам, дикие барсы, на которых хозяин был не прочь поохотиться, и тут же рядом — несчастные пленники, над которыми тибетские ламы проводили свои до заикания пугающие редких европейских путешественников ритуалы.

Долго так продолжаться, понятное дело, не могло. Оправившись от неразберихи Гражданской войны и интервенции, большевики начали мало-помалу прибирать к рукам территории бывшей Российской империи. К 1924 году руки дошли и до Центральной Азии. Власть монгольского богдыхана, оплота «желтой веры», как-то сама собой оказалась в руках Народно-революционного правительства, а тому делить власть со всякими неизвестно откуда взявшимися Джи-ламами было не к лицу. Очень быстро оказалось, что Джи-лама есть не кто иной, как враг трудолюбивого тибетского народа и — более того! — агент Китая, а значит, подлежит немедленному уничтожению. Золотые денечки Джи-ламы кончились, но сам он об этом еще не знал.

В 27-й день 8-й луны года черной водяной собаки по старинному лунному календарю, а проще говоря — 10 октября 1924 года, в ворота Юм-бейсе постучали. Выглянувший охранник обнаружил, что перед ним стоят чуть ли не полтысячи буддийских монахов, идущих на поклонение в монастыри Тибета. Где уж было догадаться наивному степняку, что, облаченные в малиновые плащи, перед ним стоят лучшие бойцы 18-го Особого батальона Народно-освободительной армии МНР. Отвесив мудрым ламам земной поклон, привратник бросился открывать ворота.

Трое суток паломники гостили в крепости. Они устраивали совместные моления с местными монахами, осматривали богатейший арсенал Джи-ламы, набирались сил перед дальней горной дорогой. А на четвертый день, прежде чем отправиться дальше, попросили самого грозного владыку Юм-бейсе поприсутствовать на их службе. «Это большая честь для нас, — сказали паломники. — Получить благословение от земного воплощения Махакалы — что может быть желаннее для служителей „желтой веры“?»

Одетый в парчовые одеяния и в расшитой жемчугом митре, Джи-лама вышел к гостям. Кто его знает зачем? Может быть, не смог он отказать таким же монахам, как он. Может быть, так нравилось ему чувствовать себя богом, что ни о чем другом думать он уже не мог. А возможно, знал он о том, что должно произойти, но сознательно пошел навстречу опасности. Тибетцы говорят, каждое божество, сошедшее на землю, четко знает, до каких пор ему на земле оставаться, а потом бесстрастно встречает смерть и возвращается в те мутные области загробного мира, из которых прежде было исторгнуто.

После полуторачасового хурала (богослужения) паломники упали перед Джи-ламой ниц и благоговейно сложили ладони над головой в ожидании благословения. Джи-лама подошел поближе, наклонился, чтобы коснуться того из паломников, что лежал ближе всех к нему… Но не успел.

Все изменилось буквально за мгновение. Не давая выхватить маузер, с которым лама не расставался никогда, один из лежащих схватил его за правую руку, другой — за левую, а третий выхватил из-под плаща ручной пулемет и несколькими очередями изрешетил того, чье имя десятилетиями наводило трепет на кочевников. А по двору монастыря, на ходу перезаряжая винтовки и поливая свинцом охранников Юм-бейсе, уже бежали, скидывая плащи, остальные бойцы 18-го Особого батальона.

Наложниц Джи-ламы, общим числом почти что в тысячу, народоармейцы, предварительно хорошенько повеселившись, отослали в родные кочевья. Сторожевых псов владыки изрубили штык-ножами. Сокровища же монастыря еще больше двух недель вывозили на подводах в Улан-Батор, носивший тогда название Урга. Дикие нравы, дикие времена: просто убить грозного Джи-ламу солдатам показалось мало, и, вырезав сердце неугомонного монаха, эти вчерашние кочевники, а ныне коммунары разделили его на четырнадцать частей и прилюдно съели. Дабы набраться храбрости убитого врага. Однако самая интересная участь ждала буйную голову Джи-ламы.

Поскольку еще при жизни был он объявлен святым, земным воплощением божества, то после его кончины были предприняты все меры к тому, чтобы сберечь для потомства его чудодейственные мощи. Отрезанную кочевническим ножом голову ламы народоармейцы на тибетский манер замумифицировали: натерли солью и хорошенько прокоптили над костром.