Марио Пьюзо - Дураки умирают

Объяснил, что завтра вечером у меня дела, и пообещал позвонить в конце недели, когда освобожусь. Она и не поняла, что я злюсь, так что мы немного поболтали, прежде чем попрощались. Я ей не позвонил. Зато пятью днями позже позвонила она.

— Сукин ты сын, — услышал я, сняв трубку. — Я думала, что нравлюсь тебе. К чему это демонстративное молчание? Какого черта ты не пришел ко мне и не сказал, что больше я тебе не нужна?

— Послушай, — ответил я, — ты сама все начала. Ты отлично знала, когда я должен вернуться. Но отменила наше свидание, потому что нашла себе более интересное занятие.

Ответ ее прозвучал очень спокойно, очень убедительно:

— Я неправильно тебя поняла или ты ошибся с числом.

— Ты чертова лгунья. — Я просто не мог поверить, что это инфантильная ярость кипит во мне. Я ей доверял. Я думал, она особенная. А она прокрутила древнейший женский трюк. До того как я женился, девушки не раз и не два кидали меня, предпочитая пойти на свидание с кем-то еще. И этих девушек я ценил не так уж и высоко.

Я решил, что на этом все закончилось и переживать тут не о чем. Но через два дня она позвонила вновь.

Мы поздоровались, после чего она повторила:

— Я думала, что нравлюсь тебе.

И тут я услышал, как говорю:

— Сладенькая, мне очень жаль, что все так вышло.

Не знаю, почему я сказал «сладенькая». Никогда не употреблял этого слова. Но она сразу размякла.

— Я хочу тебя видеть.

— Так приходи, — ответил я.

Она рассмеялась.

— Сейчас?

До часа ночи оставалось несколько минут.

— Конечно.

Вновь смех.

— Хорошо.

Она появилась через двадцать минут. Я уже приготовил бутылку шампанского. Мы поболтали, потом я спросил:

— Пора в постель?

Она согласно кивнула.

Почему так трудно описывать чистую, стопроцентную радость? В последний раз я чувствовал себя таким счастливым в далеком детстве, когда целый летний день играл с мячом. И я понял, что могу простить Джанель все, находясь с ней рядом, и ничего не прощу, если мы в разлуке.

Однажды я уже сказал Джанель, что люблю ее, но она велела мне больше не произносить таких слов, зная, что за ними ничего не стоит. Уверенности в том, что она не права, у меня не было, поэтому я согласился. И в ту ночь ничего такого ей не сказал. Зато сказала она, очень серьезно, когда мы проснулись где-то под утро и вновь ублажили друг друга:

— Я тебя люблю.

Господи Иисусе, до чего же действенный этот прием! Вроде бы тот, какой используют, чтобы заставить тебя купить новый сорт пенки для бритья или летать на самолетах определенной авиакомпании, но разит без промаха. После этих слов все переменилось. Даже половой акт стал каким-то особенным. Я перестал замечать других женщин. И одного взгляда на эту хватало, чтобы у меня все встало. Когда она встречала меня в аэропорту, я увлекал ее за автомобили, бесстыдно лапал и целовал, прежде чем мы отправлялись в отель.

Не мог ждать. Однажды, когда она, смеясь, попыталась вырваться, я рассказал ей о белых медведях. О том, что белый медведь может реагировать на запах только одной медведицы, и иной раз ему приходится пройти тысячу миль, чтобы спариться с ней. Поэтому в мире так мало белых медведей. Сначала она изумилась, потом поняла, что я ее разыгрываю, и ткнула мне кулаком в бок. Но я объяснил ей, что именно так она действует на меня. Что это не любовь, не ее красота, не ее ум, хотя я с детства мечтал найти в женщине такое сочетание. Дело не в этом. Не в любви, родственности душ и прочих романтических байках. Все гораздо проще: запах. Ее тело генерировало единственный и неповторимый запах, перед которым я не мог устоять. Другого объяснения не было и не могло быть.

И она меня поняла. Она знала, что я не пытаюсь продемонстрировать своеобразие. Просто все мое существо бунтует, не желая признавать, что я сдался ей со всеми потрохами, став жертвой романтической любви.

Она обняла меня, покивала:

— Хорошо, хорошо.

— Так что не мойся слишком часто.

Она вновь обняла меня.

— Хорошо.

Потому что ничего такого мне решительно не хотелось. Зачем? Я был счастлив в семейной жизни. В свое время я любил жену больше всех на свете, да и до того, как я изменил ей, она нравилась мне больше других женщин. Так что теперь я чувствовал вину и перед ней, и перед Джанель. А истории о любви всегда раздражали меня.

Что ж, люди устроены сложнее белых медведей. И нюанс моей сказочки, который я опустил, рассказывая ее Джанель, состоял в том, что белой медведице нет необходимости отыскивать одного-единственного медведя.