Вера Русанова - Пьеса для обреченных

Я еще раз извинилась и отстранила его рукой. В первом ряду, опустив голову и с преувеличенным вниманием изучая маникюр на собственных ногтях, сидела Каюмова. Она просто не могла не заметить моего прихода.

— Привет. — Я прошла по проходу и села рядом, но не в соседнее кресло, а через одно.

— Привет. — Наталья по-прежнему избегала смотреть мне в глаза.

— У меня к тебе один вопрос: в тот день именно ты настояла, чтобы с Бирюковым поговорили незамедлительно. Почему ты это сделала? Какая тебе была разница: сегодня, завтра? Ты не боялась Бородина разозлить и вообще безо всякого финансирования остаться?

— Не знаю. Сделала и сделала! Просто сделала, и все. А-а, нет! Ольга, бухгалтерша бородинская, сказала, что с него с живого слезать нельзя: надо требовать, чтобы все, что пообещал, подписал и приказом оформил в тот же день, — иначе забудет, начнет откладывать. Да и на прием к нему просто так не запишешься. В общем, все — пиши пропало!

— Ясно. — Я кивнула и поднялась.

— И все? Ты за этим, что ли, приходила?

— А зачем еще? — Мне по-прежнему было неприятно и больно смотреть в ее серые, опушенные белесыми ресницами глаза.

— Женя, ну ты пойми: мы люди подневольные, лично я к тебе никакой антипатии не питала. Ты мне даже нравилась. Водку ты пьешь классно!

— Зато ты — плохо! — Я с остервенением застегнула «молнию» на куртке. — Знаешь, мы с тобой — не разведчики и не шпионы. И не было никакой необходимости лезть в задушевные подруги к человеку, к которому просто «не питаешь антипатии». Могла бы просто и дежурно отыграть свою роль. Ничего бы от этого не изменилось. Я ведь плакала, когда ты «утонула». И потом, когда выяснилось, что ты жива.

— Евгения Игоревна… — снова заканючил где-то за спиной Костик Черепанов, изнемогающий от желания сыграть Гамлета.

Я встала и вышла из зала, ни разу не обернувшись…

С серого-серого неба падал белый-белый снег. Укутывал мерзлый асфальт и крыши домов, оседал смешными горками на козырьках светофоров и воротниках прохожих. Я брела в толпе, вяло текущей от метро, и думала о том, что все кончилось. Все. Абсолютно все. И «Гамлет». И мой оригинальный бизнес. И похоже, мои отношения с Сережей Пашковым. Я добилась того, чего хотела: вычислила убийцу и теперь имела прекрасную возможность утереть Бородину нос. Но почему-то уже не хотела этого делать. Вадим Петрович Бирюков был мертв вот уже несколько дней, и воспоминанием о нем не осталось даже траурной урны с прахом. Никто не сожалел, никто не тосковал о нем. И убийца ходил по земле, совершенно не опасаясь того, что в один прекрасный день за ним захлопнутся стальные тюремные двери.

Его кончина, тайна похорон, Где меч и герб костей не осеняли, Без пышности, без должного обряда, Взывают громко от небес к земле, Да будет суд… О том, кто убил Бирюкова, знала я одна, а значит, мне и предстояло вершить этот суд. Но я не чувствовала в себе для этого ни силы, ни уверенности…

Я знала, что она будет дома — все-таки суббота и плюс к тому утро — время, когда нормальные трудящиеся граждане еще нежатся в постели. Так и оказалось. Правда, Ольга, похоже, проснулась уже давно и теперь пила в комнате кофе с традиционной дамской сигаретой.

— Проходите, — просто сказала она, отступая в сторону и скрещивая руки на груди. На ней была длинная, в пол, черная юбка и темно-серая шерстяная водолазка.

— Вам от Марии Николаевны привет, — тихо проговорила я. — Она желает вам здоровья. Ну и, в общем, всего хорошего…

— Вы все знаете? — В глазах ее всего на секунду вспыхнул золотистый, странный огонек.

— Боюсь, что да…

— Тем лучше. Но кофе-то выпьете?

Я прошла в комнату и опустилась в то самое кресло, сидя в котором когда-то рассматривала альбом с Ольгиными фотографиями. Она вернулась с кухни через пару минут, неся на подносе кофейную чашечку и плитку шоколада.

— Оля, а почему вы оставили среди фотографий тот снимок с Алтая? Это, конечно, случайность, что я когда-то отдыхала там же. Но ведь все равно — риск?

— Глупая женская сентиментальность… Все-таки это были самые счастливые в моей жизни дни. И последние счастливые…

— И у него из альбома эти же фотографии забрали?

Она кивнула, взяла сигарету, не донесла ее до рта и снова отложила на край пепельницы.

— Я устала от этого, Женя. Очень устала. Думала, что будет проще, а вот ведь как все получается! У каждого есть свои персональные тени и призраки, и никого по большому счету нельзя покарать, кроме самой себя… Хотя я ни о чем не жалею!